символизирует сладостность жизни, любовь к ней, и счастье быть живым. Большинство матерей способны дать «молоко», но лишь меньшинство даёт также и «мёд». Чтобы быть способной давать мёд, мать должна быть не только хорошей матерью, но и счастливым человеком, а эта цель достигается немногими. Воздействие матери на ребёнка едва ли можно переоценить. Материнская любовь к жизни так же заразительна, как и её тревога. Обе установки имеют глубокое воздействие на всю личность ребёнка: можно различить среди детей – и взрослых – тех, кто получил только «молоко», и тех, кто получил и «молоко», и «мёд».
В противоположность братской и эротической любви, которые являются формами любви между равными, отношения матери и ребёнка – это по самой своей природе отношения неравенства, где один полностью нуждается в помощи, а другая даёт её. Из-за альтруистического, бескорыстного характера материнской любви её считают высшим видом любви и самой священной из всех эмоциональных связей. Представляется, всё же, что действительным достижением материнской любви является не любовь матери к младенцу, а её любовь к растущему ребёнку. Действительно, подавляющее большинство матерей – любящие матери, пока ребёнок мал и полностью зависим от них. Большинство матерей хотят детей, радуются новорождённому и погружены в заботу о нём. И это несмотря на то, что они ничего не получают от ребёнка в ответ, кроме улыбки или выражения удовольствия на его лице. Эта установка на любовь отчасти коренится в инстинктивной природе, которую можно обнаружить как у самок животных, так и у женщин. Но наряду с важностью инстинктивного фактора существуют ещё специфически человеческие психологические факторы, ответственные за этот тип материнской любви. Один из них может быть обнаружен в нарциссистском элементе материнской любви. Ввиду того, что ребёнок воспринимается матерью как часть её самой, любовь и слепое обожание могут быть удовлетворением её нарциссизма. Другие мотивации могут быть обнаружены в материнском желании власти или собственничества. Ребёнок, существо беспомощное и полностью зависимое от её воли, это естественный объект удовлетворения для женщины властной и склонной к собственничеству.
Эротическая любовь
Братская любовь – это любовь между равными; материнская любовь – это любовь к беспомощному существу. Как бы они ни отличались друг от друга, общее у них то, что они по своей природе не ограничиваются одним человеком. Если я люблю своего брата, я люблю всех своих братьев: если я люблю своего ребёнка, я люблю всех своих детей; более того – я люблю всех детей, всех, кто нуждается в моей помощи. Противоположность обоим этим типам любви составляет эротическая любовь; она жаждет полного слияния, единства лишь с одним человеком. Она по самой своей природе исключительна, а не всеобща; к тому же, вероятно, это САМАЯ ОБМАНЧИВАЯ форма любви.
Половое желание требует слияния, а оно отнюдь не только инстинктивная физическая потребность избавиться от болезненного напряжения. Половое желание может возбуждаться как любовью, так и тревогой одиночества, жаждой покорять и быть покорённым, тщеславием, побуждением причинить боль и даже уничтожить. По-видимому, половое желание может возбуждаться и легко сливаться с любой сильной эмоцией, лишь одной из которых является любовь. Из-за того, что половое желание в понимании большинства людей соединено с идеей любви, они легко впадают в заблуждение, что они любят друг друга, когда их физически влечёт друг к другу. Когда желание полового слияния вызвано любовью, то физическая близость лишена жадности, потребности покорять или быть покорённым, но полна нежности. Если желание физического соединения вызвано не любовью, если эротическая любовь не является также и братской любовью, это никогда не поведёт к единству более прочному, чем оргиастическое преходящее единение. Половое влечение создаёт на краткий миг иллюзию единства, однако без любви это «единство» оставляет чужих такими же чужими друг другу, какими они были прежде, – а порой оно заставляет их стыдиться и даже ненавидеть друг друга, потому что, когда иллюзия исчезает, они ощущают свою отчуждённость ещё сильнее, чем прежде. Нежность не означает, как думал Фрейд, сублимацию полового инстинкта; она – прямой результат братской любви, и присутствует как в физической, так и в нефизической формах любви.
Эротическая любовь, как любовь, имеет одну предпосылку: я люблю из самой глубины моего существа – и воспринимаю в другом глубинную суть его или её существа. В сущности, все человеческие существа тождественны. Мы все часть Единства, мы – Единство. А раз так, то не всё ли равно, кого любить. Любовь должна быть, по сути, актом воли, решения полностью связать свою жизнь с жизнью другого человека. На этом и строится рациональное обоснование идея НЕРАСТОРЖИМОСТИ брака, как и обоснование многих форм традиционного брака, в котором два партнёра никогда сами не выбирают друг друга, за них выбирают другие – и, однако же, ожидается, что они будут друг друга любить. В современной западной культуре эта идея представляется совершенно ошибочной. Любовь понимается как результат спонтанной, эмоциональной реакции, внезапно возникшего непреодолимого чувства. С этой точки зрения, важны только характерные особенности двух захваченных порывом индивидов – а не факт, что все мужчины – часть Адама, а все женщины – часть Евы. Не учитывается такой важный фактор эротической любви, как воля. Любовь к кому-либо это не просто сильное чувство, – это решение, это разумный выбор, это обещание. Если бы любовь была только чувством, то не было бы основания обещать любить друг друга вечно. Чувство приходит и уходит. Как я могу знать, что оно останется навечно, если моё действие не включает разумного выбора и решения?
Любовь к себе
Хотя не вызывает возражения применение понятия любви к различным объектам, широко распространено мнение, что любить других людей – добродетельно, а любить себя – грешно. Считается, что любя себя, человек преуменьшает свою любовь к другим людям, что любовь к себе – это то же, что эгоизм. Этот взгляд имеет давнюю историю в западной мысли. Кальвин говорил о любви к себе как о «чуме». Фрейд говорил о любви к себе в психиатрических терминах, однако, смысл его суждения тот же, что и у Кальвина. Для него любовь к себе это то же, что и нарциссизм, обращение либидо на самого себя. Нарциссизм являет собой раннюю стадию человеческого развития, и человек, который в позднейшей жизни возвращается к нарциссистской стадии, неспособен любить; крайние проявления ведут к безумию. Фрейд утверждал, что любовь – это проявление либидо, и что либидо направленное на других людей – это любовь, а направленное на себя – это любовь к себе. Следовательно, любовь и любовь к себе взаимно исключаются в том смысле, что чем больше первая, тем меньше вторая. Если любить себя – плохо, то отсюда следует, что не любить себя – добродетельно.
Возникают такие вопросы. Подтверждает ли психологическое исследование тезис, что есть принципиальное противоречие между любовью к себе и любовью к другим людям? Любовь к себе это тот же феномен, что и эгоизм, или они противоположны? Далее, действительно ли эгоизм современного человека – это интерес к себе как к индивидуальности, со всеми своими интеллектуальными, эмоциональными и чувственными возможностями? Не стал ли человек придатком своей социо-экономической роли? Тождественны ли эгоизм и любовь к себе или эгоизм является следствием её отсутствия?
Прежде чем начать обсуждение психологического аспекта эгоизма и любви к себе, следует подчеркнуть наличие логической ошибки в определении, что любовь к другим и любовь к себе взаимно исключают друг друга. Если добродетельно – ЛЮБИТЬ СВОЕГО БЛИЖНЕГО, как человеческое существо, то должно быть добродетелью – а не пороком – ЛЮБИТЬ И СЕБЯ, так как я тоже человеческое существо. Нет такого понятия человека, в которое не был бы включён и я сам.
Любовь к кому-то – это осуществление и сосредоточение силы любви. Основной заряд, содержащийся в любви, направлен на любимого человека как на воплощение существеннейших человеческих качеств. Любовь к одному человеку предполагает любовь к человеку как таковому. Такое «разделение труда»; как называл это Уильям Джеймс, при котором человек любит свою семью, но не испытывает никакого чувства к «чужому», означает принципиальную неспособность любить. ЛЮБОВЬ К ЛЮДЯМ является не следствием, как часто полагают, а предпосылкой любви к определённому человеку, хотя в плане развития она обретается в любви к определённым людям.
Из этого следует, что моё собственное «я» должно быть таким же объектом моей любви, как и другой человек. Утверждение моей собственной жизни; счастья, развития, свободы коренится в моей собственной способности любить, т. е. в заботе, уважении, ответственности и знании. Если человек в состоянии любить плодотворно, он любит также и себя; если он любит только других, он не может любить вообще.
Считая, что любовь к себе и любовь к другим в принципе связаны, как мы объясним эгоизм, который явно исключает всякий истинный интерес к другим? Эгоистичный человек интересуется только собой, желает всего только для себя, чувствует удовлетворение не тогда, когда отдаёт, а лишь тогда, когда берёт. На внешний мир он смотрит только с позиции того; что он может получить от него; отсутствует интерес к потребностям других людей и уважение к их достоинству и целостности. Он не может видеть ничего, кроме самого себя; всё и вся он оценивает по мерке полезности ему; он в принципе не способен любить. Не доказывает ли это, что интерес к другим и интерес к самому себе неизбежно альтернативны? Это было бы так, если бы эгоизм и любовь к себе были тождественны. Но такое предположение как раз и является тем заблуждением, какое привело к столь многим ошибочным заключениям по поводу нашей проблемы. Эгоизм и любовь к себе, ни в коей мере не будучи тождественны, являются прямыми противоположностями. Эгоистичный человек любит себя не слишком сильно, а слишком слабо, в действительности же он себя ненавидит. Отсутствие нежности и заботы о себе, которые составляют только частное выражение отсутствия плодотворности, оставляет его опустошённым и фрустрированным. Он неизбежно несчастен и тревожно силится урвать у жизни удовольствия, получению которых сам же и препятствует. Кажется, что он слишком много заботится о себе, но, в действительности, он только делает безуспешные попытки скрыть и компенсировать своё неумение заботиться о собственном «я». Фрейд придерживается мнения, что эгоист является нарциссистом, будто бы отказавшим другим людям в своей любви и направившим её на собственную особу. Это правда, что эгоистичные люди неспособны любить других, но они неспособны любить и самих себя.
Природа неэгоистичности становится особенно очевидной в её воздействии на других, и наиболее часто в нашей культуре – в воздействии «неэгоистичной» матери на своего ребёнка. Она верит, что, благодаря её неэгоистичности, дети узнают, что значит быть любимыми, и научатся у неё, что значит любить. Результат её неэгоистичности, однако, совсем не соответствует её ожиданиям. В детях не обнаруживается счастливости людей, убеждённых в том, что они любимы; они тревожны, напряжены, боятся материнского неодобрения и страшатся не оправдать её ожиданий. Обычно дети находятся под воздействием скрытой материнской враждебности к жизни, которую они скорее чувствуют, чем ясно осознают, и со временем они сами проникаются этой враждебностью.
В целом, воздействие «неэгоистичной» матери не слишком отличается от воздействия матери-эгоистки; а на деле оно зачастую даже хуже, потому что материнская неэгоистичность удерживает детей от критическою отношения к матери. На них лежит обязанность не разочаровать её; под маской добродетели их учат нелюбви к жизни. Если бы кто-то взялся изучать воздействие матери, по-настоящему любящей себя, он увидел бы, что нет ничего более способствующего привитию ребёнку опыта любви, радости и счастья, чем любовь к нему матери, которая любит себя.
Эти идеи любви к себе нельзя суммировать лучше, чем цитируя на эту тему Мейстера Экхарта: «Если ты любишь себя, ты любишь каждого человека так же, как и себя. Если же ты любишь другого человека меньше, чем себя, значит, ты не умеешь любить себя, но если ты любишь всех в равной мере, включая и себя, ты будешь любить их как одну личность, и личность эта есть и БОГ и человек. Следовательно, тот – великая и праведная личность, кто, любя себя, любит всех других одинаково».
Любовь к Богу
Выше утверждалось, что основу нашей потребности в любви составляет чувство отделённости и вытекающая отсюда потребность преодолеть тревогу отделённости, благодаря чувству единства. Религиозная форма любви, которую называют любовью к БОГУ, в психологическом смысле не является чем-то иным. Она тоже берёт начало в потребности преодолеть отделённость и достичь единства. Действительно, любовь к БОГУ имеет так же много различных свойств и аспектов, как и любовь к человеку, и в значительной мере, мы находим здесь те же различия.
Во всех теистических религиях, будь то политеистические или монотеистические религии, БОГ означает высшую ценность, самое желанное благо. Следовательно, то или иное значение БОГА зависит от того, что составляет наиболее желанное благо для человека. Уяснение понятия БОГА должно, поэтому, начинаться с анализа структуры характера человека, который поклоняется БОГУ. ‘
Развитие рода человеческого, насколько мы имеем какое-то знание об этом, можно охарактеризовать как отрыв человека от Природы, от матери, от уз крови и почвы. В начале человеческой истории человек, уже будучи лишён первоначального единства с Природой, всё ещё пытается удержать эти первоначальные связи. Он ищет безопасности, обращаясь к прошлому, или цепляясь за эти первоначальные связи. Он всё ещё чувствует тождество с миром животных и растений и пытается сохранить единство с миром Природы. Многие первобытные религии свидетельствуют об этой стадии развития. Животное превращается в тотем; в наиболее торжественных религиозных действиях и во время войны надевают маски животных, животному поклоняются как БОГУ. На более поздней стадии развития, когда человеческое умение уже развилось до уровня ремесла и искусства, когда человек более не зависит исключительно от даров природы – плодов, которые он находит, и животных, которых он убивает, – человек превращает в божество изделие собственных рук.
Это стадия поклонения идолам, сделанным из глины, дерева или золота. Человек проецирует собственные силы и умения на сделанные им вещи, и так, в отчуждённой форме, поклоняется собственному героизму, тому, чем он сам обладает. На ещё более поздней стадии человек придаёт своим богам облик человеческих существ. Вероятно, это могло произойти только тогда, когда он стал больше осознавать себя и когда он открыл себя как высшую и достойнейшую «вещь» в мире. В этой фазе поклонения антропоморфному божеству мы обнаруживаем развитие в двух направлениях. Одно имеет дело с женской или мужской природой божества, второе – с уровнем достигнутой человеком зрелости, который определяет природу его божеств и природу его любви к ним.
Сначала поговорим о развитии от религий, сфокусированных на матери, к религиям, сфокусированным на отце. Согласно большим и решающим открытиям Бахофена и Моргана в середине XIX в. и, вопреки отрицанию полученных ими данных академическими кругами, вряд ли можно сомневаться, что существовала матриархальная фаза религии, предшествовавшая патриархальной, по крайней мере, во многих культурах. В матриархальной фазе высшим существом была мать. Она – Богиня, она также власть в семье и в обществе. Чтобы понять сущность матриархальной религии, нам достаточно вспомнить, что было сказано о сущности материнской любви. Материнская любовь безусловна, она покровительствует всем, она всеобъемлюща; поскольку она безусловна, ею невозможно управлять и её невозможно добиться. Тому, кто любим, она даёт чувство блаженства; её отсутствие вызывает чувство потерянности и отчаяния. Так как мать любит своих детей потому, что они её дети, а не потому, что они «хорошие», послушные или исполняют её желания и приказания, то материнская любовь основана на равенстве. Все люди равны, потому что все они – дети матери, все они – дети Матери-Земли.
Следующая стадия человеческой эволюции, единственная, о которой мы уже имеем достоверное знание и не вынуждены доверяться предположениям и реконструкциям, это патриархальная фаза. В этой фазе мать утрачивает своё высшее положение, и Высшим существом становится отец, как в религии, так и в обществе. Природа отцовской любви такова, что отец выдвигает требования, устанавливает принципы и законы, и его любовь к сыну зависит от послушания сына этим требованиям. Отец сильнее всего любит того сына, который наиболее на него похож, наиболее послушен и наиболее подходит для того, чтобы стать его преемником и унаследовать его собственность. (Развитию патриархального общества сопутствовало развитие частной собственности).
Вследствие этого патриархальное общество иерархично; на смену равенству между братьями приходит соперничество и взаимная борьба. В индийской, египетской или греческой культурах, в иудео-христианской или исламской религиях, везде нам предстаёт патриархальный мир, с его мужскими божествами, над которыми господствует один верховный БОГ чтобы, или где все Боги устранены за исключением Единственного, этого БОГА. Однако поскольку желание материнской любви нельзя искоренить из человеческого сердца, неудивительно, что образ любящей матери никогда не был полностью исключён из пантеона. В иудейской религии материнский аспект БОГА вновь вводится, в частности, в различных течениях мистицизма. В католической религии символом Матери служит Церковь и Дева-Богородица. Даже протестантизмом образ Матери не был полностью искоренён, хотя она и остаётся скрытой. Лютер установил в качестве своего основного принципа, то, что никакими делами человек не может добиться любви БОГА. Любовь БОГА – это Милость, и религиозная установка состоит в том, чтобы верить в эту милость и пребывать слабым и беспомощным; никакие благие дела не могут повлиять на БОГА – или заставить БОГА любить нас, как постулирует католическая доктрина. Мы можем признать, что католическая доктрина добрых дел является частью патриархальной картины: я могу добиться любви отца послушанием и исполнением его приказаний. Лютеранская же доктрина, вопреки своему декларируемому патриархальному характеру, несёт в себе скрытый матриархальный элемент. Материнской любви невозможно добиться: она или есть, или нет; всё, что я могу, это верить (как говорит Псалмопевец: «Ты вложил в меня упование у грудей матери моей») и превратиться в беспомощное, бессильное дитя. Но особенность веры Лютера состоит в том, что образ матери исключён из декларируемой картины и заменён образом отца; вместо уверенности, даваемой материнской любовью, её главной чертой становится напряжённое сомнение, надежда и упование на безусловную любовь отца.
Я должен был рассмотреть различие между матриархальными и патриархальными элементами в религии, чтобы показать, что характер Любви к БОГУ зависит от соответствующей доли матриархальных и патриархальных аспектов религии. Патриархальный аспект заставляет меня любить БОГА как отца; я признаю, что он справедлив и суров, что он карает и награждает, и что ОН, в конечном счёте, ИЗБЕРЕТ меня как своего возлюбленного сына, как БОГ избрал Авраама-Израиля, как Исаак избрал Иакова, как БОГ избирает свой избранный народ. В матриархальном аспекте религии я люблю БОГА как всеприемлещую мать, я верю в её любовь, в то, что пусть даже я беден и бессилен, пусть даже я согрешил, она будет любить меня, она не предпочтёт мне никого другого из её детей; что бы ни случилось со мной, она убережёт меня, спасёт меня, простит меня. Нет нужды говорить, что моя любовь к БОГУ и любовь БОГА ко мне нераздельны. Если БОГ – это Отец, ОН любит меня как сына, а я люблю его как Отца. Если БОГ – Мать, Её и моя любовь определяется этим.
Различие между материнским и отцовским аспектами Любви к БОГУ является, однако, только одним фактором, определяющим природу этой Любви; другой фактор – это уровень зрелости, достигнутой индивидом, и в его понятия о БОГЕ и в его Любви к БОГУ.
С тех пор, как эволюция рода человеческого изменила структуру общества, а также религии, с матерински-центрированной на отцовски-центрированную, мы можем проследить развитие созревания любви главным образом в развитии патриархальной религии.
В начале этого развития мы обнаруживаем деспотического, ревнивого БОГА, считающего созданного им человека своей собственностью и имеющего право делать с ним всё, что угодно. Это та фаза религии, на которой БОГ изгоняет человека из рая, дабы тот не вкушал от древа познания добра и зла и не смог сам стать БОГОМ; это та фаза, на которой БОГ желает при помощи потопа уничтожить род человеческий, потому что никто из людей не угоден ему, за исключением любимого сына Ноя; это та фаза, на которой БОГ требует от Авраама, чтобы тот убил своего единственного любимого сына Исаака, высшим актом послушания доказав свою Любовь к БОГУ. Но одновременно начинается новая фаза: БОГ заключает с Ноем Завет, в котором обещает никогда впредь не уничтожать род человеческий, и этим заветом ОН связывает себя. Он связывает себя не только своими обещаниями, но также и собственным принципом, принципом справедливости, и на этой основе БОГ должен уступить требованию Авраама пощадить Содом, если там найдётся хотя бы десять праведников. Но развитие идёт дальше превращения БОГА из образа деспотического племенного вождя в любящего Отца, в Отца, который связал себя принципами, им же самим установленными; развитие идёт в направлении превращения БОГА из образа Отца в символ его принципов, принципов справедливости, Истины и Любви. БОГ есть Истина, БОГ есть Справедливость. В этом развитии БОГ перестаёт быть личным существом, человеком, отцом. ОН становится символом принципа единства, скрытого за разнообразием явлений, символом образа цветка, который вырастет, из духовного семени, внутри человека. БОГ не может иметь имени. Имя всегда обозначает вещь или личность, нечто конечное. Как может БОГ иметь имя, если ОН не личность и не вещь?
Самый поразительный случай этой перемены обнаруживается в библейской истории откровения БОГА Моисею. Когда Моисей сказал БОГУ, что евреи не поверят, что его послал БОГ, пока он не скажет им имя БОГА (как могли идолопоклонники понять безымянность БОГА, если сама сущность идола в том, чтоб иметь имя?), то БОГ Идёт на уступку. ОН говорит Моисею: «Я есмь сущий». «Вот имя Моё». «Я сущий» означает, что БОГ не конечен, не личность, не «существо». Наиболее адекватный перевод этой фразы был бы таким: скажи им, что «моё имя – безымянность». Запрещение создавать какое-либо изображение БОГА, произносить его имя всуе, наконец, вообще произносить его имя, имеет ту же цель – освобождение человека от идеи БОГА как отца, как личности. В последующем развитии богословия эта идея была развита далее в утверждении, что БОГУ даже нельзя приписать никакого положительного атрибута. Сказать о БОГЕ, что ОН Мудр, Силён, Добр, это опять же представить ЕГО как личность; самое большее, что можно, это сказать, чем БОГ не является, сформулировать негативные атрибуты, заявить, что ОН не Неограничен, не Мудр, не Справедлив. Чем больше я знаю, чем БОГ не является, тем больше моё знание о БОГЕ.
Следование зреющей идее монотеизма в его дальнейших следствиях может вести только к одному заключению: не упоминать имя БОГА вообще, не говорить о БОГЕ. И тогда БОГ становится тем, чем ОН потенциально является в монотеистической теологии, безымянным Единым, чем-то невыразимым, понимаемым как единство, составляющее основу всего феноменального мира, основу всякого существования; БОГ становится истиной, любовью, справедливостью. БОГ это я, насколько сам я – человек.
Приложение 6
Итоговое выпускное сочинение 2077/207?
«Любовь к людям – это ведь и есть те крылья, на которых человек поднимается выше всего»
М. Горький
https://scribble.su/ege/final-essay-2017-l8/l4.html
Любовь к людям – это основа жизни, основа взаимоотношений человека с миром, природой. Именно это чувство рождает в человеке вдохновение, оно способно подвигнуть нас на подвиг, на самопожертвование. Эту мысль развивает А. М. Горький в рассказе «Старуха Изергиль».
В этом произведении А. М. Горький утверждает свой писательский идеал – героя, посвятившего свою жизнь людям. Ему противопоставлен другой персонаж – индивидуалист и себялюбец.
Рассказ создан в русле романтической традиции. Но, в отличие от настоящих романтиков, писатель поэтизирует не зло, а добро. Рассказ построен своеобразно: при внутреннем единстве идеи он состоит из трёх как бы самостоятельных частей. Первая часть – легенда о Ларре, вторая – рассказ Изергиль о своей молодости, третья – легенда о Данко. При этом первая и третья части контрастно противопоставлены друг другу.
Ларра – это воплощение крайнего индивидуализма. Сын женщины и орла, он отличается гордостью, высокомерием, презрением к людям. Он «ловок, хищен, силён, жесток». Черты характера героя подчёркнуты в его внешнем облике: «глаза его были холодны и горды, как у царя птиц». Ларра убивает девушку за то, что она оттолкнула его. Индивидуалиста Ларру решили наказать вечным одиночеством. И вначале юноша громко смеялся над людьми, которые бросили его, смеялся, оставаясь один. И только позднее он понял, на какую страшную муку обречён:«… он стал уже как тень и таким будет вечно! Он не понимает ни речи людей, ни их поступков – ничего. И всё ищет, ходит, ходит… И нет ему места среди людей…». Одиночество оказалось для него невыносимым: он стал искать спасения в смерти, но и смерть не приходила к нему «Ему нет жизни, и смерть не улыбается ему… Вот как был поражён человек за гордость!».
Подлинный герой, по мысли автора, не агрессивный индивидуалист. Жизнь становится непрерывной мукой, если человек оторван от людей, от мира, от общества, – такова идея легенды о Ларре. В образе этого героя Горький развенчал себялюбие, эгоизм и индивидуализм. По мысли писателя, жизнь человека вне человеческого общества пуста и бессмысленна. Истинный же героизм состоит в любви к людям, в готовности человека совершить подвиг во имя высокой цели.
Таким героем у писателя является Данко, человек, ведущий свой народ на свободу. На пути людей возникали трудности, неодолимые, казалось бы, препятствия: густой лес, темнота и холод, грозные вспышки молний. И когда люди упали духом и хотели уже повернуть обратно, герой вынул своё сердце и поднял его над головой. «Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещённый этим факелом Великой Любви к людям, а тьма разлетелась от света его и там, глубоко в лесу, дрожащая, пала в гнилой зев болота. Люди же, изумлённые, стали как камни. – Идём! – крикнул Данко и бросился вперёд на своё место, высоко держа горящее сердце и освещая им путь людям».
В этом рассказе у Горького очень важна символика света и тьмы. Она имеет романтическое происхождение, но у писателя положительный герой ассоциируется со светом. Ларра же появляется в ночи, старуха Изергиль видит его тень; отрицательный герой у Горького ассоциируется с тьмой. И эта тема – движение «от тьмы
к свету» – была одной из ключевых для литературной эпохи рубежа веков.
Легенда о Ларре, рассказ Изергиль и легенда о Данко на первый взгляд кажутся самостоятельными, существующими независимо друг от друга. На самом деле это не так. В каждой из этих частей рассказа автор ставит один и тот же вопрос: в чём заключается человеческое счастье? Для первого героя, Ларры, счастье – в индивидуализме, в утверждении собственной воли, в гордом одиночестве. Это, по мысли автора, глубокое заблуждение, недостойный человека идеал. Старуха Изергиль прожила яркую, насыщенную, полную приключений жизнь. Она была полна сил, жизнерадостна, энергична, открыта, любила помогать людям. Но в жизни её не было настоящего смысла, высокой, одухотворённой цели. И лишь Данко символизирует у Горького высшее проявление красоты человеческого Духа. Этот герой воплощает историческое и метафизическое дерзновение (революцию). Таким образом, композиция рассказа раскрывает его идею.
Справедливо высказывание писателя: «Любовь к людям – это ведь и есть те крылья, на которых человек поднимается выше всего».
Приложение 7
Два препятствия для «филантропии» (любви к людям)
https://www.live-and-learn.ru/catalog/article/dva-prepyat
stviya-dlya-filantropii-lyubvi-k-lyudyam/
Наша абстрактная, прекраснодушная «любовь к людям» (к «человечеству»), никак не поверенная грязной практикой и лобовым столкновением с этим самым «человечеством», всегда грубо разбивается о конкретику опыта.
(Разговор с коллегами-психологами о причинах их профессионального выгорания)
Что такое – «филантропия»? О! Словечко очень старое! «Филос» + «антропос», в общем, филантропия – это «любовь к людям».
Есть такие люди, которых в XIX веке принято было называть «филантропами». Например, они организовывали дома-приюты для сироток, премии для талантов и всё такое прочее. Всё это – «филантропия как открытая общественная практика»…
Честно говоря, она может нормально осуществляться и без любви к людям…
А есть иной вариант… Существуют такие профессии, которые органически требуют от вас «филантропии уже как черты вашего характера». Или же ты не сможешь работать на этой работе и оставаться здоровым. Это сложнее. Ведь кинуть анонимно кусок больших денег на некий приют – что может быть безопаснее?
Например, филантропии (как неотъемлемой черты твоего характера) требует, конечно же, работа учительницей. Нельзя «не любить людей» и работать учительницей. Требует и работа доктором, физиотерапевтом. Работа психологом – требует, (а также – психотерапевтом, коучем, консультантом, тренером, тарологом, специалистом помогающих профессий и даже – работа парикмахером). Уф. Нельзя не любить людей и работать парикмахером. Смысл тогда делать их красивыми, ухоженными, «моложе»?.. А?
Но меня, конечно, интересуете больше всего – вы, друзья, – психологи и тренеры, а также все те, кто собирается ими быть в скором времени.
Я уверена в том, что в эту профессию, в этот бизнес вас привела помимо прочего (понятного) – любовь к людям. Искренняя жалость к ним, когда они страдают. Эмпатия. Желание сделать людям «как лучше для них» и уверенность в том, что именно ты это сумеешь. Чтобы они улыбались доброй, а не поганой улыбкой и проявляли себя «по своему максимуму» в хороших вещах.
(Даже если вы об этом так пафосно не задумывались – когда-то вас привело в помогающую людям профессию именно это).
Однако, филантропию как черту, свойственную твоему характеру и требование профессии очень легко потерять, биясь самому о камни бытия в мегаполисе и, к тому же, становясь с каждым годом всё старше и старше…
И тогда происходит страшное. Вы остаётесь в профессии, но вы уже больше не любите людей. Более того, вы их тихо ненавидите. А поскольку вы себе не можете позволить такого неинтеллигентного чувства, то вы его моментально «проецируете» на окружающих вас людей. И получается, что вокруг вас теперь одни «человеконенавистники». (Как их вообще можно любить?..) Замкнутый круг.
Да. Это старый, очень старый трюк нашей психики – проекция «запретных для меня, стыдных ощущений» – вовне, на кого-то Другого.
Наблюдательными людьми замечено, что именно те, кто вначале называл себя «филантропом», очень быстро становились своей противоположностью – «Гитлерами». Сильная амплитуда маятника.
А ещё более наблюдательными замечено: само слово «филантропия» давно уже имеет какой-то нехороший душок. Его уже не употребляют без ухмылочки – это-то слово.
Так давайте же зададим себе вопрос: почему слово «филантропия» давно имеет заметный иронический, пренебрежительный оттенок и никогда (или почти никогда – Э. К.) в настоящее время, не используется всерьёз?
Два препятствия для филантропии. Психологам.
Наша абстрактная, прекраснодушная «любовь к людям» (к «человечеству»), никак не поверенная грязной практикой и лобовым столкновением с этим самым «человечеством», всегда грубо разбивается о конкретику опыта.
Так что давайте разбираться с двумя препятствиями к ощущению себя «филантропом» всерьёз и надолго.
Препятствие Первое.
Крик «Ребёнка» внутри взрослого психолога: «они МЕНЯ не любят!..»
«Мы полюбим – всех,
И в ответ – они нас!
Это самое лучшее:
Плюс на минус».
Иосиф Бродский
Недаром эти гениальные строчки Бродский написал в стихотворении с говорящим названием: «Песни Невинности, они же – Опыта».
Вот такое вот мышление (Мы полюбим – всех, И в ответ – они нас!) – это же типичные «Песни Невинности».
К сожалению, Опыт показывает, что в ответ на нашу к ним «любовь» люди очень редко отвечают нам тем же – любовью. Иногда они отвечают нам ненавистью, презрением, насмешками, открытой агрессией. (И иногда они при этом весьма, по-своему, правы!) Почему правы?
Мы полюбим всех. И в ответ – они нас.
(Вариант Первый – «я о’кей – вы не о’кей»).
Потому что, порою, наша «любовь» к людям – это снисходительная любовь сытого льва к мышке. Такая «любовь» – она очень снисходительна и, конечно же, поэтому унизительна для этих самых людей.
Мы пытаемся играть с людьми в подлую игру: «Я – Высшее Существо и я пришла вам, убогим, помочь».
Представьте себе столичную лань, получившую престижный диплом. Эта двадцати восьмилетняя лань (когда она не в Европе) ходит на работу (потому что она хорошая девочка) и помогает плохо одетым и плохо причёсанным сорокалетним жительницам почти что трущоб – когда их бьют их мужья. Она помогает им восстанавливать самооценку, быть позитивными и искать себя в жизни… Лань – психолог. Психолог и филантроп. Она любит людей. А люди, которым она пытается помочь, её почему-то сильно не любят…
Мы полюбим всех. И в ответ – они нас.
Вариант Второй, (вы – о’кей, я – не о’кей).
Это самое лучшее? Плюс на минус?..
Второй вариант ещё хуже. Некоторые из нас из давнего чувства страха перед людьми демонстрируют этим страшным и опасным людям свою любовь как взятку. Они верят в свой трюк как в гарантию того, что преследование, обиды и агрессия, буллинг и топтание по куртке в гардеробе наконец-то закончены вместе со школой и детством. Теперь у меня есть диплом, а вы мои клиенты. И я залюблю вас до смерти.
И во втором случае люди тоже не дураки. Они понимают, что ваша «любовь» к ним, ваша улыбка, ваша готовность приходить на помощь – это страх перед ними, это попытка «купить» себе нормальное существование в социуме.
Итак, давайте подведём итог Первому Препятствию к сохранению вашей филантропии (которая так необходима вам для работы в вашей профессии без выгорания).
В какой-то момент, добрая девушка-психолог, которая ещё вчера верила в свои силы и обаяние, отчётливо видит, что клиентка (которой она должна вроде бы сама помогать) – её (психолога) презирает, не уважает, в лучшем случае относится к ней снисходительно, покровительственно, свысока. Как к обслуживающему персоналу. Как к аниматору.
Это происходит внезапно. Когда ты вдруг замечаешь, что сумка клиентки в сто раз дороже, чем твоя, хотя ты работаешь день и ночь, а она работала в своей жизни пол года.
Когда клиентка звонит тебе из Испании, в которой живёт уже месяц, а ты в этот момент сидишь в душной комнате, в которой живёшь уже год, и пытаешься помочь ей разобраться «с её проблемами с её мужем и Я-концепцией».
В такой момент ты впервые регистрируешь у себя угасание желания «помогать людям». Это нехорошо. Это – конец профессии.
Последняя «вишенка на торте» – это услышанные тобой снисходительные реплики в адрес целых слоёв населения, (может быть даже и не в твой адрес), но которые задевают конкретно тебя.
(Например: «Ой, мы сейчас на даче, в деревне. Что делать по такой жаре в городе?!»)
И вот в этот момент внутренний «Ребёнок» психолога может вдруг закричать: «Они МЕНЯ не любят». Я для них – жалкое (неприятное) существо.
Второе Препятствие для сохранения филантропии, так необходимой психологу. Детскую стадию сменяет продвинутый уровень.
Если первое препятствие – создано нашим внутренним «Ребёнком», то Второе Препятствие – это уже создание «Взрослого». Взрослый умнее Ребёнка, а потому – опасней.
Предположим, что вам плевать «любят» вас или нет. (Недооценённый Ребёнок в вас не доминирует). Предположим, что вы психологически и духовно сильный человек и вашу самооценку и внутреннюю улыбку не так-то просто расшатать и стереть с души. Предположим, что вы «выше» того, чтобы, даже устав, срываться в глупенькую зависть и обиды на мир.
(Хотя я в это не верю, ведь «мы все – люди», но предположим).
Но тогда вас может поджидать коварное Второе Препятствие. И если первое ещё не выгнало вас из профессии и не довело до выгорания, то второе с этим справится, (если мы не постараемся с ним разобраться!) Очень опасный противник психолога…
«Они просто… очень плохие люди».
«С тех пор как Высший Судия
Мне дал всеведенье пророка,
В сердцах людей читаю я
Страницы злобы и порока…»
Иногда к вам будут приходить клиенты, которые… ну правда… наносят вред людям (и окружающей земле) и открыто этим гордятся.
К вам будут приходить не очень умные люди, которых вы никогда не пригласили бы к себе на день рождения. Они могут (вскользь) изложить вам свою «жизненную философию», ценности, после чего вам захочется лишь ударить их по лицу и выгнать из помещения, сказав им всё, что вы про них (и таких как они) думаете. У вас может возникнуть стойкое ощущение, что ваш клиент – это негодный для «спасения» материал.
Вот так «филантроп» превращается в «Гитлера»…
Вот какие Испытания проходит любой специалист «помогающих профессий». Труднее всего здесь психологу. Ведь именно от него ожидают, что он «выше» всего этого.
Парикмахеру могут простить превращение в хабалку. И даже врачу. Но только не психологу. «Тыжпсихолог»…
Как не превратиться в раненое чудовище и остаться в профессии.
Два лекарства для безболезненного прохождения 2-х Препятствий всех помогающих профессионалов:
Лекарство от Первого Испытания под названием («Они МЕНЯ не любят»).
Полноте, душечка-психолог. Люди никого не любят, если не в подпитии. Публика ленива, нелюбопытна и неблагодарна. Но это не повод обидеться и сжечь всё человечество в концлагерях…
В этом месте мудрые люди испокон веков напоминают «страдальцам» историю земной жизни Иисуса Христа. Хорошо, если на вас действует такой аргумент. Это очень хорошо. Значит, лекарство на вас подействует.
Его тоже не любили. Его даже – знаете ли, распяли. Его оставили Его ученики. Над Ним издевались римские солдаты. Ему предпочли бандита во время амнистии. Смеялись, когда Он уже висел на кресте. А вы говорите «сумка». А вы говорите на вас как-то не так смотрят. Плёткой-кошкой не бьют? Ну и ладненько…
Лекарство от Второго Испытания («Они очень плохие люди»).
Аргумент мой будет опять из того же корпуса человеческой мысли. Поэтому хорошо, если этот корпус мысли на вас как-то действует.
Душечка-психолог, кто поставил вас – судить людей? В Библии есть известные слова, которые приписывают не кому-нибудь, а БОГУ:
«Мне отмщение и Аз (то есть – Я) воздам».
Всё. Сама ваша смелая оценка: «Кто-то – плохие люди», расскажет всем лишь о том, что «плохой человек» здесь – это как раз – вы.