Небо опять прояснилось, утренний ветер разогнал набежавшие облака. На том месте, где недавно еще был Город, трепетали лис-тья молодого папоротника, плавно покачивались лепестки неизвестных цветов. Но самым удивительным было то, что городские Ворота остались стоять на том же самом месте. Правда одна створка была полуоткрыта, а другая и вовсе валялась тут же на земле среди лопухов и папоротника.
Глава 6. Пугало
Близился полдень. Йанек не спеша шагал по раскинувшемуся от края и до края пшеничному полю, пока не столкнулся нос к носу со старым Пугалом. На нем был изрядно поношенный, весь изъеденный молью плащ, на голове болталось нечто, что когда-то называлось шляпой, деревянная шея была обмотана бледно-голубым шарфиком. Одним словом, вид у Пугало был весьма фееричным.
–
Что тебе нужно, Человек ? – спросило Пугало без всяких церемоний. Оно разговаривало очень медленно и вообще держалось с достоинством.
–
Я увидел тебя еще издали и пришел узнать – как ты поживаешь, – ответил Йанек.
–
О, мой юный друг ! – покачало шляпой Пугало, – Я не поживаю, а проживаю. А впрочем, я пожалуй расскажу тебе свою увлекательную, но короткую историю прежней жизни, если ты, конечно, меня сильно попросишь.
Йанек не сказал ни слова, а просто сел напротив Пугало, подпер голову руками и принялся слушать.
–
Нет, нет, – сказало Пугало, – ты лучше сядь чуть левее от меня – с этой позиции я лучше освещаюсь солнцем.
Йанек послушно пересел.
–
Ну вот, – начало Пугало, – о своей жизни я сочинило историю в стихах. Допустим, ты являешься их большим ценителем, ну, в общем, слушай. Даже если ты ни черта не смыслишь в поэзии, – проговорило Пугало, – тебя должны затронуть некоторые нотки.
–
Что должно затронуть ? – не понял Йанек.
–
Нотки !
–
А-а…
И Пугало принялось читать, несколько в нос и с придыханием, – как положено поэтам, свои стихи.
Когда-то, в далекие славные дни,
Был я таким же как все.
Бегал, скакал или просто ходил
Туда, куда хочется мне.
Я плавал в пруду и плясал на холме.
И был я влюблен как шмель в дикий мед
Не в жницу, что стройна как лен,
Не в фею, что тонка, как мартовский лед-
В царевну был я влюблен.
Не знал я в то время, что был обречен.
Внезапно Пугало остановилось:
–
Кстати, ты хоть представляешь, что
из себя представляет
в моем представлении мартовский лед?
Йанек в недоумении пожал плечами.
–
А то, видишь ли, у меня есть подозрения, что он не так тонок, как я думало. Ну ладно, продолжим.
Пытался увидеть, где только мог,
Ее на балах и пирах,
На шумных турнирах средь пышных господ,
Но счастье было в мечтах.
Ведь был я в то время – нищий в ремках.
Тут Пугало опять вставило комментарий:
–
Ты заметил, мой юный друг, как контрастна фраза «средь пышных господ» с «нищий в ремках». Чтобы отконтрастить ее, мне понадобилась уйма времени.
И думал тогда я: «Уж лучше умру !
Пусть вечность нас соединит.
Под небом бессмертия – как наяву
Для нас будет рай весь открыт.»
Я понял, что смерть мое счастье хранит.
И умер я так, будто просто уснул,
Очнулся – и был удивлен —
– Над морем пшеницы торчал на шесту
Мой дух, облаченный в рванье —
С тех пор я пугаю в полях воронье.
Пугало закончило читать, ласковый ветерок касался рукавов его плаща, и казалось, что оно машет руками.
–
Очень недурно, – со знанием дела сказал Йанек, – особенно концовка.
–
«Очень недурно» , – передразнило его Пугало. – Это ведь, дорогой ты мой, настоящая поэзия, высокая, высочайшая поэзия.
Йанек поднялся с земли.
–
Вообще-то, я хотел тебя спросить: ты, случайно, не знаешь – куда Хинконы, ну те, что из Перевернутого леса, утаскивают своих пленников ?
–
…Тонкая, тончайшая поэзия, – не унималось Пугало, – я бы даже сказало… Плыви вверх по реке, пока не увидишь Указатель, заросший фиолетовым мхом.
–
Очень признателен, – вежливо поклонился Йанек и побежал во весь дух по полю.
Издалека до него доносилось: «…Я бы даже сказало – наитончайшая поэзия !»
Не прошло и двадцати минут, как Йанек добрался до места, где была выброшена его лодка, с трудом перенес ее к реке и стал размышлять – как бы раздобыть весла. А через час он уже плыл вверх по течению, все дальше проникая вглубь Перевернутого леса.
Глава 7. Разоблачение
К вечеру доплыв до Указателя, Йанек выбрался на берег и тут же попал в паучью сеть Хинконов. Они связали его и поволокли во дворец Повелителя, который чёрной громадой возвышался в самой чаще Перевёрнутого леса. У входа в Тронный зал пленника освободили от паутины и облачили в серебристую мантию. Два Хинкона раскрыли огромную дверь, и Йанек, шурша по полу своим странным нарядом, вошёл в зал. От удивления он раскрыл рот – на высоком троне, украшенном всеми мыслимыми драгоценностями, восседал и преспокойненько курил трубку тот, кого Йанек ещё недавно собирался вызволять из лап двухголовых. Волк сидел, ухмыляясь, положив ногу на ногу, с золотой короной на голове и в такой же серебристой мантии, как у Йанека. На спинке трона примостилась Ворона. Двухголовая стража стояла по обеим сторонам трона, и что самое удивительное – в дальнем углу лежал большой Чёрный Зонт, от которого на весь Тронный зал шёл запах водорослей и реки.
–
Ну, как он вам? А? – спросил Волк, обращаясь не то к Вороне, не то к Йанеку.
–
Х-хорош, – ответила Ворона.
–
Немного худоват, правда, – Волк рассматривал Йанека в театральный бинокль.
–
Д-детали, – ответила Ворона.
Слуга поднёс Волку кубок с вином и с поклоном удалился. Йанек продолжал стоять с расрытым ртом, глядя то на Волка с короной, то на Ворону, а потом сказал:
–
А я думал, того… спасать тебя.
–
Меня? – удивился Волк.
–
Его? – возмутилась Ворона.
Йанек почесал затылок. Волк поднялся с трона и отшвырнул корону.
–
Ладно, спектакль окончен, – он снял с себя и мантию – под ней оказался его старый пиджак и пижамные брюки. – Все свободны!
Хинконы мигом выскочили из зала. Ворона улетела в окно.
–
Пойдём, чайку попьём, – сказал Волк.
Они вошли в другой зал, с завешенными окнами, и уселись на дальнем конце длинного стола возле уютно потрескивающего камина.
–
А чаёк у меня отменный, – сказал Волк, доставая из под стола чайник, – с этой, как её?…
–
Душмянкой.
–
Точно…
Когда они осушили несметное количество чайников и под стол был закинут последний из них, Йанек принялся рассказывать о своих приключениях, а Волк закурил трубку и слушал, не перебивая, лишь изредка ухмыляясь сквозь пелену серого дыма.
Заключение
На этом месте я закончил писать и поставил точку. Были еще мысли что-нибудь приплести к концовке, но в это время в избе прозвенел нервный звонок в дверь. Я долго раздумывать не стал и, развевая занавески, выбежал на крыльцо.
–
Ну?
–
Вот там у фляги ведро, – объясняют мне, – а воду будешь брать из дальней бочки, там и…
–
Перец поливать? – спросил я, стремительно обувая сандалии, одним прыжком перемахивая через все, что попадалось под ноги.
–
Да их я уже полила, пока ты свои фильмы смотрел… На грядки не наступай, – все мне там нарушишь… Й-японский бог.
Я беру ведро с ковшиком и бегу поливать огурцы и капусту.
Стоял самый обычный летний вечер 30 июня 2028 года.
КОНЕЦ
Барнаул
Февраль – июнь 1996 г.
Деревня
11 июля 1997 г. (7-ая глава)
КОРАБЛЬ СЧАСТЬЯ
Сказка
Присказка
За землями нехожеными, за лесами дремучими, в краю благодатном и цветущем, на заливных лугах, открытых солнцу и всем ветрам на свете, жили себе семь гномов: Роман Старославянский, Герон Семиструнный, Лортан Многоканальный, Фикус Антишутка, мудрый Всева-Посева, Жен-Вележен Опрожняйло, да жил ещё на хуторе в землянке дедушка Баприж – божий человек. Жили они в своих домиках на зелёном лугу, пили-ели да горя не знали; и каждый из них завсегда при деле был.
Вот чуть солнышко из-за моря синего выглянет, а Роман Старославянский уж на ногах. Каждое утро, кроме субботы и воскресенья, уходил он за реку по медвежьей тропе, где на высоком берегу строил он великое чудо из чудес – Корабль Счастья! И был тот корабль величиной с гору и строился он уж цельных полста лет – никак выстроиться не могёт. И не хватает-то сущей безделицы – Винтика с игольное ушко. Без него не полетит Корабль. Вот и наказывает брат Роман свому младшόму братцу Жену-Вележену энтот Винтик да отыскати; даром, что ходит повсюду и всё примечает, где что лежит-находится.
А Жен-Вележен тож ни свет ни заря вскакиват. Поест, попьёт, справит большую нужду и только потом берёт котомку и отправляется в Горы Кругосветные. А в Горах Кругосветных, путник, не зевай: из-под каждо камушка ведьмин глаз смотрит, по берегам вод родниковых цветки каменны на погибель растут, в пещерах глубоких овны с Золотым Руном бродють. Тут, брат, куда ни плюнь – чудеса-эзотерика! А Жен-Вележен наш не робкого десятка мужичок: ходит он по горам с рогатинкой, на цветки каменны не взглянет, воды из Дрёма Озера не пьёт, знай себе всё травки да корешки собирает. Про Винтик с игольное ушко не забывает – помнит наказ брата.
Какова из-за энтого винтика оказия приключилась, да что из того вышло – всему своё время. Это ж присказка была. Сказка-то следом брела. Вот и слушайте.
1. Певцы-Заповедники
Как солнышко за полдень перевалится, просыпаются, как по команде, Герон Семиструнный, Фикус Антишутка да Лортан Многоканальный. Да как примутся прям с кроватей песни горланить каждый из сваво дома – ешшо и глаза не продерут, а уж давай глотки драть! И веселья в округе така гора учиняется – хоть в займы раздавай! В околотке нашем звали их с давних пор Певцы-Заповедники.
Вот соберутся они все трое на опушке в тени Дуба Великана, возьмут скрипочки да бубны – и лейся песня по полям, по лугам! Умаются, пер екусят щавельком с малинкой, из речки студёной напьются и на траву-зелену валятся – утомилися, родимые. А как вспомнят, что солнышко высокό ещё, и давай опять песни плясать да танцы петь! Все жители лесные хороводы водить начинают: тут и белка с медведём, и заяц с лисицей, енотовидная собака и прочая живность. Все шутки шутят, в обнимку ходят. Вот какова чудодейственная сила песни задушевной!
Зайдёт солнце красное за Горы Кругосветные, музыканты на землю сыру валятся с усталости – всех потешили, всю землю на 100 вёрст кругом в пляс пустили. Подлетит к ним тётушка Сова, вскинет на загорбок и примется по домам их развозить-разносить, как детей малых. А им и ничего – уткнутся в перья совиные, сделается им тепло, уютно. Воздух ночной в ушах шелестит, как тут не заснуть, как не пригреться! Развезёт их тётушка Сова по домикам, уложит спать, а сама поднимется над землёй ночной да и улетит восвояси. А сверху нет-нет да и посмотрит – все ли улеглись? Не пропал ли кто? Вон и Корабль Счастья за речкой стоит, а возле него Медведь ходит да загривок чешет – дивится на чудо. Отпугнёт его Сова – пусть не балует, коль разуменья бог не дал.
Поднимется месяц над миром, расплескает свои воды месячные по верхушкам Дремучего Леса – то знак лешим да фавнам лесным, колдунам да ведьмам. Выходят они из нор, из коряг – тут дым столбом, чудеса коромыслом! И не приведи Господь в таку пору доброму человеку из дому выйти! С Седым вернёшься!
2. Голова
Смышлёным самым среди них был Всева-Посева. Во всех науках разумел! Что ни сыщет – всё к делу пристроит: аль минерал какой в колбу запихнёт – химию над ним учиняет, аль механизм какой по науке сварганет – все дивятся. Вся горница его вечными двигателями заставлена – всё вращается, бурлит, огнём пышет. К нему учёны люди ажно из городу Парижу визиты делали! Во все свавонные окуляры глядели да знай себе удивлялиса – не могёт такого по науке быть! Ан нет – всё работает, всё вертится, все механизмы дымы пускают. Развели учёны люди руками. «Нам, – говорят, – ешшо 100 лет в умны книги глядеть надобно, чтоб всю таку премудрость постичь!» Аж слезу пустили, да с тем до свово города Парижу и укатили. «Из самоёного Осворда приезжали!» – говаривал Всева-Посева братьям в аккурат, как простилися, а те на ус мотали – вон оно ведь как! Значить и наш брат не лыком шит, есть, чем людей забугорных потешить да уму разуму поучить!
А тут как-то по осени такому делу случись. Стали сельчане местные жалобы слать, дымами, мол, своими окаянными на 10 вёрст кругом всю экологию на дыбы поставил! Плюнул Всева-Посева на всё про всё, смастерил диковинну машину, какой доселе отродясь не бывало, сел на неё и по небу синему укатил, куда глаза глядят. Люди сказывали, утечка Мозгов, дескать, произошла! Вон оно как.
Упал наш летун в аккурат в земле Лишайных людей. И как увидали они, что явление с неба летит, так и уверовали – за бога Ярилу приняли по неразуменью свавому. А Всева-Посева тех людей тёмных разуверовать уж не стал. Поломался, конечно, для порядку, да так и быть – согласился стать в тех краях богом на земле.
Построили ему в скором времени дворец из чиста золота и зажил он тама припеваючи: Лишайных людей уму разуму учит, суд вершит да казну пополняет.