Мы сидели на поваленной сосне на берегу, а сзади на костре, источая аппетитный аромат на всю округу, варилась уха. Волк по-прежнему выстругивал свой кораблик, а я кидал мелкие камушки в воду, пытаясь попасть в отражавшиеся звезды.
–
Тебе, наверное, страшно сидеть здесь все время одному ? – спросил я.
–
Мне ? – Волк перестал строгать и удивленно поднял бровь. – Мне страшно ? Ого ! – он засмеялся. – Ну ты даешь, братец ! К твоему сведенью…, – и вдруг Волк перестал смеяться, – конечно страшно.
Он опять погрузился, с печальным видом, в свое занятие, а я продолжал:
–
Все-таки хорошо, что Лесник живет не так далеко, он ведь всегда…
–
Кто ? – не понял Волк.
–
Ну, Лесник Герасимов. Вы, наверное, часто видитесь ?
–
А-а, ты спрашиваешь, часто ли мы видимся с Лесником Герасимовым ? Да если хочешь знать, мы с Лесником Ге… Нет, сроду не видывал здесь никакого лесника. – Волк принял опять равнодушный вид : – Я тебе даже больше скажу, тут на сто верст кругом не то, что лесника, живой души не найти. Во как!
«Странно, – подумал я, – очень странно». Опять подул теплый ночной ветерок, и угрюмые листья на верхушках столетних дубов лениво затрепыхались.
–
Знаешь, – сказал Волк, – какая у меня самая… Слушай, что-то у нас костер разыгрался, больно уж приметен стал. – Он поднялся, что-то там поделал у огня, заодно и похлебку попробовал.
–
Сыровата, – сказал Волк и закрыл крышку, – вообще огонь мы, конечно, зря развели. Эти твари по дыму могут найти, ну авось пронесет.
–
Да, так вот, – Волк сел на прежнее место и мечтательно произнес, – знаешь, какая у меня самая заветная-раззаветная мечта ?
Нет, сначала скажи какая у Тебя самая заветная-раззаветная мечта
?
!
–
До рассвета я должен быть в Городе, – уныло сказал я, – но похоже…
–
В какой такой городе ? – спросил Волк, окрулив глаза до неимоверной степени.
–
В такой вот, – сказал я. Волк, как я успел заметить, абсолютно не смыслил в географии. – Я там живу.
–
А-а. А я вот, знаешь, хочу кого-нибудь спасти.
–
Это как это?
–
Ну, чтобы кто-нибудь был в ужаснейшей опасности, – он даже зажмурил глаза, – а я бы его спас. Ну, вот хотя бы тонул бы здесь кто-нибудь, – Волк указал на речку, – так ведь нет же, не тонут ! Чтоб им пусто было !
–
Но ведь здесь же очень мелко, – возразил я.
–
В том-то и дело, – сказал Волк и опустил буйну голову. – Знаешь, в этом лесу полно всякой нечисти и они уже сожрали всех, кого можно. Как ты думаешь: почему они меня не тронули?
Не успел он это договорить, как из соседних кустов высунулась голова Лошади и с удивлением уставилась на костер. Волк принялся обратно запихивать ее в темноту.
–
Ну-у, ты наверное…-начал было я.
–
Нет, совсем не поэтому.
Волк уселся поудобней возле костра, я тоже пересел поближе к огню.
–
Видишь ли, когда я остался совсем один во всем лесу, эти твари согласились заключить со мной, этот, как его? Кон-т-рак-т. Вот.
–
Что заключить? – не понял я.
–
Это что-то воде перемирия, пока я не спасу кого-нибудь. Но с тех пор прошел уже целый год, они уж поди и потеряли меня, чтоб их располовинило…
–
А что будет, когда ты этого «Кого-нибудь» спасешь?
–
Что будет, что будет, – пробурчал Волк, – ничего не будет. Лично от меня – ничего не будет, это уж точно.
–
А ты тогда никого не спасай, живи себе и все.
–
Во чудной какой, – усмехнулся Волк, но ничего не ответил.
Мы опять сидели в тишине, нарушаемой, разве что, треском еле заметного костра, да бурлением в котелке. Уха должна была вот-вот подоспеть. Молчание нарушил мой собеседник:
–
Я вот тут подумал, тебе никогда не приходилось сочинять?
–
Приходилось, – ответил я. – Вот и завтра придется, когда спросят – где это я провел всю ночь.
–
Да нет, – махнул лапой Волк, – вот темнота, стихи сочинять?
–
А-а.
–
Представь себе, – Волк отложил кораблик в сторону, – сплю я однажды и вижу сон. Обычно мне снится море, корабли всякие, вот, а тут, понимаешь, поле. И стоит посреди этого поля человек, ну ты знаешь…
–
Да, я про них читал где-то.
–
Ну вот. Стоит он себе посреди поля, на голове у него шляпа, а сам он в длинный плащ одет; да, и шарф еще, голубой такой шарф. Значит, стоит себе, лапы в стороны расставил, и на все поле стихи читает. Читает стихи, а каждое слово у меня в голове как эхом отдает. Это я как бы в поле превратился, или поле в меня. В общем, хочешь прочту ?
–
Хочу, – сказал я и приготовился слушать.
–
Я назвал это: «Поэма, которая приснилась мне».
Поэма, которая приснилась Волку.
Нарядное Пугало, кто же не знает?
Довольно своей красотой.
Дубовую шею шляпа венчает,
Есть плащ и шарф голубой.
С ценою той шляпы, плаща и шарфа
Сравниться могла, разве что, голова.
Ночь за ночью,
День за днем,
Торчит над почвой,
Ему все нипочем.
Но вот как-то путник ненастной порою
Шел, голову в плечи вобрав.
Вдруг видит он Пугало перед собою
Спросил: – Подари мне свой шарф?
Молиться я буду все свои дни,
Господь чтоб исполнил желанья твои.
–Что ж, – молвило пугало, – хочешь – бери,
Я со-
противляться не властно.
Молитвы, теми, что ты заплатил,
Надеюсь уйдут не напрасно.
И путник ушел, а его голова
Укрыта отныне мохером шарфа.
А ночью явилась разбойничья рать
Главарь их сказал лишь одно:
– Мы ограбили первого секретаря сельсовета и
его кассира.
В твой плащ мы и сложим добро!
Молиться мы будем все свои дни,
Господь чтоб исполнил желанья твои. (Общий хохот разбойников)
Остались от Пугала – шляпа и крест,
И думает: – Раньше я было
Досто-
примечательством всех этих мест,
А нынче торчу так уныло.
На кой черт мне сдались все ваши слова !
От меня вон осталась одна голова !
Наутро бродяга шел теми краями,
Прошамкал он, еле дыша:
– Послушай-ка, Пугало, для подаянья
Мне б шляпа твоя подошла.
Молиться я буду все свои дни,
Господь чтоб исполнил желанья твои.
Так Пугало стало простой деревяшкой,
И мысли его – как носки на подтяжках.
–За что!! – кричит, судьбу кляня. —
Напасти падают на меня!
Раз шел как-то поп той дорогою мимо
Как видно он шел неспроста —
Вчера на селе хоронили председателя
исполкома М. Приходько,
а нет на могиле креста.
И выпало Пугалу голым стоять,
На кладбище дни в тишине коротать.
Черту – вилы,
А богу – крыла.
Украшать могилу —
– Вот так судьба !
Но мысли летят в деревянном бруске:
О сколько же мне здесь торчать ?
Устал я быть жердью ( шмель плыл вдалеке),
Умел бы я прыгать, скакать.
(Вдруг из громкоговорителя , прикрученного к столбу на другом конце поля, доносится объявление диктора.)
– Молитвы услышаны, ты не забыт,
Выбирай же на свой риск и страх-
–Остаться ли в поле, таким как ты был,
Иль стать Человеком.
Бродягой.
В ремках.
И случилось все так, как должно было быть,
Дух в новую шкуру влез.
Так бывшее Пугало выбрало
на свою бедную голову
Нищим по свету бродить.
В этот момент, откуда-то сверху, на меня падает здоровенный грецкий орех, и я ,c видом немалого удивления погружаюсь в глубочайший обморок.
Глава 4. О том, что произошло дальше
Волк закончил чтение, но еще некоторое время продолжал стоять, гордо задрав голову и крепко сжимая веник в высоко поднятой лапе. Потом, как это обычно с ним бывало, он резко сменил настроение с поэтического на бытовое и уже сидел рядом со мной и проверял – надежно ли он прикрепил парус. После прочтения поэмы веник был им запущен на ту сторону реки.
–
А все-таки немножко жаль бедное Пугало, – произнес я, прикладывая к голове ложку.
–
Это почему же ?
– спросил Волк, – все кончилось замечательно.
–
Мне кажется, – сказал я, – мне кажется, что после превращения его ждет такая же невеселая судьба, – ведь поэма кончается – «и выбрало на бедную голову…»
–
Ты еще скажи, – перебил Волк , – ты еще скажи, что превращения до добра не доводят.
–
… Если уж ты, к примеру, – продолжал я, – воробей или какая-нибудь там стрекоза, так вот и будь себе стрекозой и кроме нее никем тебе не быть. Так и будешь всю жизнь мух клевать. Вот я, например. Как я жил в своем Городе – уютном и мягком, так и буду себе жить…
(Я уже придумал, что если даже и опоздаю к закрытию Ворот, то так и быть, отсижусь в Беседке – для – опоздавших. Говорят, что ее не снесли еще. Может Солнце меня и не достанет.?)
–
Че затих-то? – спросил Волк.
Но я даже уже забыл о чем шла речь. Подождав – не скажу ли я еще чего-нибудь, он сказал:
–
Мда. Я в свое время тоже так вот кумекал – спокойствие, мол, размеренность – что еще нужно? А потом… Что это? Ты слышал?
–
По-моему, все тихо,– прислушался я; настороженность моего собеседника мне не нравилась.
Сухой лист закружился в воздухе и упал в наш костер. Это было единственное, что издало звук в этой тишине.
–
Ну так вот, – продолжил Волк, усаживаясь поудобнее.– А потом, когда я остался один во всем лесу, – кого сожрали эти громадные тварюги, кто успел сбежать – я подумал… Ты меня слушаешь?
–
Да, да, – ответил я, подкладывая в костер сухую ветку.
–
…Я подумал, раз уж я еще есть, то закаблучу я что-нибудь такое особенное, а потом пусть сжирают, если найдут, конечно. Да. Но пока ничего особенного не подворачивается.
Он помолчал немного, а потом достал свой кораблик, весь облепленный какой-то глиной, и сказал:
–
Вот пущу его вниз по реке, пусть плывет к морю. Во дни моей славной юности, сороки болтали
,
если такой вот кусочек коры с листком опустить в реку, то он обязательно превратится в большущий корабль, конечно, если ты только очень-очень этого захочешь.
С этими словами Волк встал на голову и довольно продолжительное время стоял вверх ногами.
–
А если слегка подуть в парус, – предложил я, – то корабль вмиг домчит тебя куда нужно.
–
Это верно, – согласился Волк. – Как молния домчит, только надо очень-очень захотеть. Ты бы куда отправился?
Тут из темноты опять вынырнула голова Лошади и тупо уставилась на костер. Но на нее уже никто внимания не обращал.
–
Не знаю. Я бы лучше дома сидел, варил бы картошку в мундирах и ел ее с чесночком и квасом.
Лошадь аккуратно записала в блокнот всё, что я сказал, и исчезла.
–
Во чудной !– засмеялся Волк, все еще стоя вниз головой. – Нет, я бы первым делом к морю, посмотреть – как оно там, а дальше видно будет. Говорят, на краю света есть такая страна, где все по облакам ходят. Вот бы посмотреть ! Это и есть, наверное – «что-то особенное». А то в жизни у меня только и есть – мой стишок про Пугало с голубым шарфом – такого поди и на свете-то нет, разве что у меня в голове, да вот сделал я еще кораблик и опять ненастоящий…
Волк принялся шумно сморкаться, сбив с соседней ветки бедную гусеницу, которая лезла на нее еще с четверга.
–
А может быть и есть где-нибудь твое Пугало,– решил я
,
– стоит себе где-нибудь – и все…
–
Может быть, – сказал Волк и подложил в костер кусок бересты , – если ты его встретишь, то обязательно мне телеграфируй.
–
Хорошо, – сказал я.
Где-то в кустах послышался еле заметный треск.
–
Теперь-то слышал ?– Волк поднялся с места с горящей палкой наготове.
–
Кто это ?– спросил я шепотом.
–
Это они, – также шепотом проговорил Волк, а потом сказал уже громче, – Я пойду посмотрю, – он взглянул на свою горящую ветку, – но прежде, чем я шагну вперед, запомни: если ты начал путешествие, то домой в своей шкуре уже не вернешься.
И он сделал шаг. В ту же секунду кусты затрещали, зашевелились, перепуганные птицы с криками сорвались с деревьев, и из темноты выступили две огромные мохнатые зверюги, похожие на людей , только с двумя головами. Волк стал ожесточенно хлестать их своей горящей веткой, но чудовища быстро выбили ее из его лап и набросились на Волка. Он принялся как мог отбиваться от них, махал в воздухе какой-то бумажкой, крича: «Меня нельзя есть ! У меня контракт !!» Но чудовища не обращали внимания на его слова и стали опутывать его толстой паутиной. В это время из чащи выбралось еще одно двухголовое созданье и огромной тенью нависло надо мной. Своей мощной волосатой лапой оно схватило меня за шиворот и подняло над землей как игрушку – я даже не пикнул.
Волк увидел, как меня медленно, но верно подносили к костру, и принялся сопротивляться еще более ожесточенно, а потом так рванулся, что почти вырвался из лап своих противников и разорвал большую часть опутавшей его паутины. Тогда он умудрился подскочить к костру и выплеснуть содержимое котелка на ногу схватившего меня зверя. Вот, оказывается, для чего мы варили уху ! Чудище отшвырнуло меня к берегу и скрылось в чаще леса с ужасными воплями, но в ту же секунду оно вновь вернулось, но уже с подмогой. Волк понял, что дело принимает трагический оборот и, прежде чем на него и на меня набросилась вся эта двухголовая братия, он выхватил из-за пазухи свой кораблик, подбросил его к реке и крикнул из последних сил: «Влепи!!»
Конечно же он хотел крикнуть «плыви», но ситуация была отчаянной. И вдруг произошло самое невероятное – маленький деревянный кораблик шлепнулся о волнистое покрывало реки и превратился в большую лодку с парусом. Я, не задумываясь, прыгнул в нее, а озлобленные чудовища стукнулись лбами над тем местом, где я только что был. Лодку подхватило течением и понесло прочь. Но я еще успел увидеть, как Волк, опутанный с ног до головы, был утащен в темный провал леса. Мой белый парус скрылся за поворотом реки. А возле затоптанного костра на берегу одно чудовище спрашивало другого:
–
Уплыл?
–
Уплыл, – ответил второй.
–
Надеюсь, ты не сломал ему шею?
–
Ну вот еще!
Глава 5. Необыкновенное превращение
Последние звезды исчезали с прохладного неба, ночной сумрак медленно растворялся в предрассветном ожидании. Стоял низкий туман. Моя лодка лениво плыла по течению и, к несчастью, не было ни малейшего ветерка, чтобы расправить безжизненно повисший парус. Я даже пробовал грести лапами, как веслом, но толку от этого было мало – только напрасно измучился. Становилось все светлее и светлее.
–
Эхехе, – вздохнул я, и парус от моего вздоха чуть встрепенулся, – если бы прямо сейчас оказаться у стен Города, то я, пожалуй, бы еще…
Но я не успел закончить своих причитаний, потому что неожиданно, откуда ни возьмись, налетел буквально ураганный ветер и, подхватив мою лодку, стремглав понес ее, но только не вниз, а вверх по реке, и через какое-то мгновенье я должен был вернуться к месту, где мы сидели с Волком. До меня не сразу дошел весь ужас моего положения.
–
Э, э, – не понял я. Ветер шумел в ушах, как сто тысяч ветров вместе взятых, и тут я опомнился.
–
Куда ? – заорал я во все горло. – Назад !!!
Борта и мачта лодки заскрипели от давления, как будто бы на них наступил слон. Ветер сменился так внезапно, что меня чуть не выбросило в воду. Парус тут же выгнулся в другую сторону. Казалось, что он вот-вот разорвется на тысячи маленьких лоскутков; зато теперь, моя трещащая по всем швам лодка неслась уже в нужном направлении. Деревья по обоим берегам сначала мелькали словно кадры ускоренного кино, а потом все слилось в единую лихую картину загадочного Эффекта Допплера. Конечно, я мечтал добраться до Города поскорее, но уж никак не предполагал, что буду мчаться до него со скоростью света. Это уже слишком ! И вдруг все прекратилось. Моя лодка – совершенно целая и невредимая – стояла на бережке. Но, вообще-то, не совсем целая – парус вместе мачтой были безвозвратно потеряны в «гиперпространстве»; и, прямо скажем, не совсем на бережке – река протекала по степи на расстоянии ну никак не меньше километра от этого «бережка».
Я бежал по росистой траве навстречу Воротам Города, стены и башни которого упирались в бесконечные небеса и терялись где-то в глубине облаков. Огромные створки Ворот медленно закрывались. Я успевал. Вдруг слышу – справа хлопают чьи-то крылья.
–
Н-ну что, б-бежишь ?
– спросила Ворона, а это была именно она.
–
Бегу, – еле переводя дыхание, выкрикнул я.
–
Н-ну, беги-беги, – прокаркала Ворона и тут же исчезла.
Но потом вдруг оказалась сидящей на моем левом плече. Я бежал как угорелый; впереди меня фонтаном сверкали брызги холодной росы, а Ворона удобно устроившись на моем плече продолжала каркать мне в самое ухо:
–
Ну д-добежишь ты до своего г-города и что д-дальше? …Эй ! Д-да что ты так н-не-сешься-то ? Обожди хоть м-м-минутку !
Но я не обращал на вредную птицу никакого внимания, и, видно, ей это не нравилось:
–
У меня к-к теэ… да стой же кому г-г-говорят! Стоп!!!
Неожиданно, не знаю – как и почему, я замер . Как вкопанный.
–
Н-ну вот и с-с-славненько. Есть у м-меня тут одно дельце…
Я, как завороженный, стоял и смотрел на плавно закрывающиеся Ворота в двадцати шагах от меня.
–
…Мне п-п-просили передать теэ, что…
Но вдруг я очнулся:
–
Кыш, старая метелка ! Кыш!
Ворона, казалось, не удивилась такому обороту событий и, не дожидаясь увечий, быстренько исчезла, – словно ее и не было. А я уже бежал к Воротам, крича на ходу:
–
Стойте ! Подождите меня ! Э-эй !Я вот о-о-он!!!
Но было уже поздно. Повинуясь извечному закону, Ворота закрывались в свой положенный срок. Было бесполезно лапами удержать створки, они неумолимо приближались друг к другу, угрожая защемить мне пальцы, а также более важные органы.
Я бессильно рухнул на выжженую траву. Дорога домой была отрезана.
Плавно взмахивая крыльями, полетел отсыпаться после ночной попойки Филин. Другие обитатели холмов только-только просыпались, изредка вспархивая над травой. Было время перед рассветом. Я сидел, прислонившись к Воротам, и лениво, будто во сне, срывал травинки. «Читал я в одной умной книжке, – размышлял я, – что Солнце – это такая большая огненная змея. Она выползает из-за горизонта и сжигает всех, кто не нашел себе укрытия. А ведь говорил мне Барсук? Говорил. …Дома, поди, все того…на Пирамиду ушли глазеть». Я тщательно высморкался в свой любимый оранжевый платочек и поднялся с холодной земли. Вдалеке, на высоком холме, появился человек.
–
ТРУБАЧ, – подумал я. – Все, сейчас начнется.
Земля замерла. ОН поднял свой рог и трижды протрубил. Низкий звук потряс предрассветную тишину. Подобно валу, гулкое эхо раскатилось по всему миру, разнося весть. И тогда край неба вспыхнул, вскрытый безжалостным ножом зари, и из-за горизонта показался огненный шар. Он поднимался с того края Земли, рассеивая еще дымившийся туман, пробуждая жителей Холмов, которые приветствовали его щебетаньем и заливистыми трелями. «Вот вам и «Огненная змея», – ахнул я, когда солнце поднялось над краем еле заметной полосы далекого леса, что тянулся у самого горизонта.
Я приготовился и стал ждать, что произойдет с миром. Солнце осветило меня с ног до головы, будто прожектором, и вдруг я понял, что со мной творится нечто необъяснимое. Клочки моей шерсти стали вспыхивать голубоватым пламенем и падать на землю. Я стоял, не шевелясь, ничего не чувствуя, словно дерево сбрасывало свою листву перед долгой зимой. Вот уже куча шерсти лежала у моих лап, которые стали, почему-то, намного длиннее, чем обычно, пропали когти, пальцы стали длинными и тонкими. Солнце заиграло на моем изменившемся и уже не зверином лице оранжево-серебристыми красками, и я стал расти. Все тело чесалось, как будто я по самую шею стоял в муравейнике. Все мои внутренности словно заново перетряхивались. Но это было еще что ! Голова наполнялись новыми цветами, проносились какие-то невообразимые картины падения моего фарфорового тела с башни и разбития его на куски, причем каждый кусок стал жить отдельной жизнью и я осознавал себя в каждом. По всей зашевелившейся земле неслось молитвобормотание: «Всадник, прыг, на краю пустоты, борода засушена в бочке, гроза и гром – бам ! бам ! Мыслимо-немыслимо, часы в кастрюле – тик-так ! Юпитер, Сатурн – хлоп ! Отважный гусь взлетел на сосну, да-нет! Шелкоперый, ты ли это?» И так несколько раз. Весь этот бред пронесся кубарем через меня как вихрь, все очистивший, все расставивший по местам.
Когда солнце выпустило меня из своих огненных объятий, я все так же стоял на холме, пытаясь сохранять равновесие, едва не падая от малейшего касания ветерка. И вдруг сзади раздался грохот, земля задрожала, увлекая меня на холодную траву. Небо скорчилось, потемнело, и огромный Город, вся эта колоссальная громада, стал погружаться под землю, раскрывшую свою пасть, чтобы наконец-то насытиться до отвала. Секунда – и Город исчез. Начисто. Он стоял века, но пропал за мгновение.