Но, как говорила еще моя бабушка, Бог не теля, бачить звидсиля. Что в переводе на скрепный означает, всех вас постигнет кара Божья. И кара таки постигает. Правда не десницей Божьей, не кармическим Бодхисаттва или чего у них там, а обычной депрессией, запоем и «донбасским синдромом». Убивать безнаказанно еще ни у кого не получалось.
Во-первых, те, кто живет в городах, а не в воинских частях в поле, быстрее трезвеют. Города украинские. Хоть и в оккупации остаются украинскими. Люди прозревают. На шахтебуров косятся и высказывают недовольство по типу «ехай, б@ть в свою тундру, чурка». В тундру ехать не хочется, там кредиты, яранга, жена и пятнадцать детей. А здесь квартира, ванная, унитаз, телевизор и тепло. А еще абрикосы. Спелые, вкусные Донбасские абрикосы, которые безмятежно спеют на степном солнышке и заманчиво покачиваются на прогнувшихся ветках.
[битая ссылка] «Бурят (ов), как там их склонять по-матери, и буряток, – да, женщин тоже много, – привозили в основном, как снайперов. Танкист-бурят, если судить по случаю в Суходольске, когда они из «ГРАДа» выстрели всю обойму в казарму, – военное бедствие. Поэтому в большинстве случаев, это минометчики, или снайперы.
С женщинами-бурятками у русских военмастеров сразу вышел пшик. Такой халепы они не ожидали. Вырвавшиеся из холода тундры барышни узрели чистоту и комфорт городов, вкусили местной пищи, сходили на унитаз в теплой квартире, и….забеременели все, скопом.
Ехать назад они не хотят. Бегают за мужиками (исключительно местными), спаивают их до беспамятства и тащат в ЗАГС. Даже если тот женат. Буряток это не смущает.
Свердловск, Краснодон и Суходольск, а также военные части, где служили барышни, сотрясают семейные скандалы и драмы. Местный мужик хоть и влез ради интереса, но не хочет жениться, так жена не разрешает, а пузико уже видно. На фронте многие из любвеобильных дам даже не были. Не успели.