Окончание обряда
Обряд заканчивался. Милхай молился, упоминал далеких предков, имена Антона, Лены и их детей. Он брызгал чаем, молоком и водкой. Позади него сидели старики, и те, кто был моложе. Все они поддерживали Шамана. Рюмка переходила из рук в руки, по определенному порядку. Милхай наполнял ее водкой, негромко произносил слова и передавал родным. Они капали и пригубливали, потом отдавали родственникам. Так происходил обмен энергией и приобщение к Духам. Люди негромко разговаривали.
Степан с мальчишками помылись в умывальнике и прошли в дом. В доме хлопотала Янжима. Она закончила лепить очередную порцию пирожков, выставила их на противень и отправила в горячую духовку.
– Мам, наложи чего-нибудь поесть, – обратился Степан.
– Сейчас, подожди, – вот со стола сотру, – Янжима очистила клеенку от остатков муки.
– Давайте, пацаны, перекусите да дуйте на улицу, пока еще совсем не стемнело. – Степан разлил суп по тарелкам, а в отдельную, большую положил мясо. – Дима, а ты чего скромничаешь? – Давай, присоединяйся тоже.
– Спасибо, дядя Степа, – я не хочу.
– Да ты бульончику-то похлебай, пару ложек хотя бы, за компанию, – настоял Колин папа. – И пирожков возьми, вон бабушка свежих напекла.
Дима придвинул тарелку, взял ложку и потянулся за выпечкой. Коля в это время уплетал бухлер: в одной руке кость с мясом, которую он грыз, а в другой – надкушенный пирог с капустой. Где-то в промежутках между пирожком и костью появлялась ложка. Она зачерпывала суп и отправлялась в широко раскрытый рот. Коля торопился, хотел поскорей успеть на улицу, чтобы поиграть с друзьями. Кусками хватал, почти не прожевывая. Милхай всегда ругался, когда такое видел. Но деда не было рядом и потому все можно!
– Фифо, фофофей феу фи фа фулифу фойфе, – пробубнил Коля с набитыми щеками.
– Ой ты горе мое луковое! – улыбнулась Янжима. – Ты прожуй сначала хорошо, а потом уже скажи.
Коля с натугой прожевал, еле поворачивая языком, взял кружку с молоком и запил. Дима перестал кушать и уставился на друга. Тот проглотил остатки пищи и выдал наконец-то:
– Димон, скорее ешь, и на улицу пойдем!
– А в чем ты на улицу собрался, куртка-то у тебя грязная, – Янжима сняла одежду с вешалки и положила в грязное белье. – На вот тебе мастерку Катину, да аккуратненько носи, не порви, не замарай, – протянула внуку. – А твою куртку я постираю, – к обеду завтра высохнет.
Тут в дом вошла Катя, Колина старшая сестра.
– Баба, собирайтесь, там вас с папой уже ждут. Деда чаю попросил согреть. – Она налила воды в чайник и поставила на плитку.
– Хорошо, сейчас идем, папа только покушает, – Янжима накинула на плечи легкую шаль, повязала платок на голову и вместе с внучкой вышла во двор.
– Катя, а ты куда? Нечего тебе тут делать! – прикрикнул на неё Милхай.
Внучка всё поняла и вернулась в дом. Степан закончил с супом, хлебнул чаю с молоком и зажевал пирогом с капустой.
– Пап, подожди нас, мы тоже идем, – Коля допил молоко и начал натягивать Катину мастерку. Он торопился и запутался в молнии: со всей силы дернул за замок и тот заклинил. – Вот ты ёхорный мухор, – выдал рассерженный мальчуган.
– Чего ты там сказал? – отец строго посмотрел на сына.
– Да замок такой, сякой, не ел, что ли, каши сегодня? – повторил любимую поговорку деда. – Я его закрываю, а он не хочет. – Коля попытался справиться.
– Давай я помогу, – Катя потянула брата за рукав. – Да стой же ты на месте, – сделала замечание, по праву старшей.
Коля был неуемный, – энергия так и била через край. Не мог он находиться долго на одном месте. Когда Катя пыталась вставить «собачку», Коля переминался с ноги на ногу, весь устремленный на улицу.
– Ну-ка встань прямо! – не выдержав, громко скомандовала Катя. – Замри на месте! – Она строго посмотрела брату прямо в глаза.
«Маленький озорник» оцепенел от окрика. Катя хорошо приметилась и застегнула непослушную молнию, при этом отпустила брата. Коля воспользовался моментом, тут же вырвался и побежал к двери.
– Ты Диму-то подожди, видишь, он чай еще не допил! В гости ведь пришел к тебе, – попытался остановить сына Степан.
– А че его ждать, маленький что ли? Димон, я на улицу, а ты давай за мной. – Коля напялил ботинки и выскочил за дверь. Дима, не торопясь, вышел из-за стола, оделся и осторожно выглянул во двор.
Несмотря на одинаковый рост, сложением Коля был, как дед: такой же худощавый, жилистый и легкий на подъем. Колин друг – его прямая противоположность: круглое белое лицо, пухлые руки и небольшой животик, который мешал ему быстро бегать. Свою нерасторопность он компенсировал умом. Дима не любил попусту суетиться. У него сразу появлялась одышка, щеки его раздувались и краснели. Но когда наступала зима, Дима преображался. Он очень хорошо стоял на коньках и мог дать фору многим деревенским пацанам. Да и в хоккей у них, с Колей, здорово получалось. Они дружили с самого раннего детства. Не обходилось, правда, и без обид. Однако проходило время, и обиды забывались. Ребята по-прежнему оставались вместе. Коля подшучивал над своим другом и над его недостатками. Но большой и добродушный Дима почти не реагировал на колкости. Так Колина подвижность и любопытство дополнялись неторопливой рассудительностью друга.
На улице уже смеркалось. Коровы стали возвращаться с луга с деревенским пастухом. Своим мычанием и звоном колокольчиков они извещали домашних.
Милхай наполнил рюмку и передал супруге. Янжима капнула водкой на огонь. Тот ярко вспыхнул в ответ, поглощая очередную порцию прозрачной жидкости. Он расширился ярким свечением и обдал гостей жаром. Янжима попросила здоровья для своего мужа, для детей и внуков. Пожелала удачи Антону и Лене, благополучия и здоровья их родным. Немного пригубила сама, и вернула мужу. Шаман рюмку наполнил, пригубил и передал сыну.
Степан забрал свой пай, капнул, попросил предков за свою семью: за жену, за детей. Так же пригубил и передал отцу.
Антон и Лена оставались сидеть на своих местах: спиной к костру, напротив самых ворот. Шаман наполнял рюмку, произносил слова молитвы, и пригубливал, потом передавал ее родным: сначала старейшинам, а после другим, тем, кто помоложе.
Женщины получали «пай» и «капали» безымянным пальцем на грудь, – столько раз, сколько детей и внуков. Они просили ушедших бабушек о защите, о здоровье и о продлении Рода. Орошали содержимым землю и костер, а после выпивали. Кто не пил тот просто водку пригубливал.
Мужчины обращались к предкам. Просили их открыть дороги и не препятствовать в делах, удачи просили на работе и в обычной жизни. Каждый «приносил» сюда молитву, свое благодарение и просьбу.
Стихии разрастались, энергии сплетались и окутывали двор, поднимались выше, вокруг мерцающего пламени. Огонь питался деревом и трещал смоляными сучками. Яркое пламя пожирало жидкость – бесцветную прозрачную энергию. Душа огня подхватывала просьбы и молитвы, благодарения людей и возносила к Небу. Управлял всем этим человек, стоявший на границе мира. Шаман один руководил умами. Он был связующим звеном между далеким прошлым и нашим настоящим, между людьми и Духами.
К собравшимся пришли их предки. Духи Милхаевского Рода, Рода Антона с Леной. Бабушки и дедушки, ушедшие давно, все те, кого упоминал Милхай. Большие люди приходили и малые, простые и знатные. Правители и воины, торговцы, пастухи-кочевники, оседлые ремесленники и ушедшие шаманы. Энергии лучами исходила от их эфирных тел. Они общались, слушали молитвы, радовались поклонению. Получали угощение, благодарности и просьбы.
Так жил народ, свою культуру сохранял и поклонялся предкам. Так жили поколения людей на протяжении веков.
Никто не ощущал потустороннего присутствия. Хотя, в душе у каждого, волнение возникало. Как дуновение ветра, прикосновение света и теней: дым от костра отплясывал замысловатый танец. На крыше дома, и на заборе появились птицы. Они разглядывали двор, – невольно сами становились участниками древнего обряда.
Шаман молитву повторял. Как с водкой, делал тоже с молоком и чаем. Огонь горел, показывая свой характер, шипел и трескал, поднимался вверх. Он расцветал небесно-голубым свечением. Передавал молитвы и послания людей.
Огонь сжигал всю чернь и душу очищал, сливался с ней в единую структуру. Стихия возвращала человеку, его забытую божественную суть.