Сеанс с Владимиром и его женой напоминает нам, что карма, это не просто абстракция, а сила, определяющая наше существование в этом мире и за его пределами. Души, которые не могут оторваться друг от друга, возвращаются, чтобы завершить незавершенные дела, искупить старые ошибки и пройти процесс духовного Воскресения. И хотя Воскресение Христа может быть истолковано по-разному, в контексте регрессии оно становится не только символом духовного освобождения, но и бесконечного цикла жизни, смерти и эволюции. Как сама природа просыпается каждую весну, так и мы (люди) проходим через бесчисленные Воскресения в поисках сущности нашего существования.
Сеанс регрессии
Владимир Ганчев
свидетель: Теодора Ангелиева (его жена).
Я передаю эту часть регрессии, когда Владимир уже в «Альфа», начинает «читать» Акашу и отвечать на вопросы:
А: Ты уже в прошлом-тумана нет. Где ты?
В: Мне жарко… Солнце очень плохо загорает. Я хочу пить…
А: Где солнце-слева или справа? Оглянись вокруг!
В: Прямо над мной солнце, и моя голова жарится. Жара большая… я хочу пить, но я знаю, что должен оставаться здесь.
А: Что вокруг тебя? Рассказывай!
В: Справа есть деревья и камни. Большие камни, прямо скалы. Слева в нескольких шагах есть один солдат, но из тех римских или греческих – есть шлем, щит и копье. На руках до локтей также есть железо. На коленях тоже.
А: Посмотри как одеты!
В: У меня тоже есть такие вещи. Господи, слева у меня меч на кресте. У меня такая длинная копия. Около трех метров. Господи, меня зовут Терий. Да, Терий и так говорит мне другой солдат. Я слышу, как он говорит со мной. Нас должны сменить с поста. Похоже мы на посту. Мы охраняем вход. Он в скале рядом с нами, и у него каменная дверь. Она закрыта, одна такая обла. Очень жарко..
А: Какой сейчас год? Спроси у другого! Спрашивайте с мыслью, и вы будете знать ответ!
В: Не говорит. Я знаю, что он правит Тиберием Цезарем. Мы из второй когорты третьего легиона и теперь находимся под командованием центуриона Литиния. Вот он идет из рощи. Пусть нас сменят еще двое.
А: Опиши его!
В: Он идет впереди и крупный и рыжий. Его борода как соломенно-желтая. У него только меч, а те, что за ним, с копьями, как у нас. У них на щитах орлы, и они одеты, как и мы. Очень смешно идут, как марш. Они встают перед нами и мы меняемся. Он снова дал указания стражам не пускать никого ко входу в гробницу. Мы направляемся в рощу, где стоит большая палатка. Снаружи есть тканевый сарай и деревянный стол со скамейками. Рядом с ним стоит подставка из обтягивающих колышков, на которую мы кладем оружие. Мы сидим на стульях, и один парень носит лепешки в панеле и кувшине с водой. Бокалы на столе. Он оставляет их и возвращается за мясом. Он приносит деревянную тарелку с овечьим мясом и мы едим с Главк. Похоже, так зовут моего напарника. Он говорит мне: «Эй, Фрак, давай быстрее, чтобы поспать!» Почему Фрак, я Терий??
А: Ты можете быть из Фракии и для этого. Спроси его, что это за гробница, которую вы охраняете?
В: Я спрашиваю мысленно. Она принадлежит тому самозанятому царю, которого распяли два дня назад на холме. Сначала приходили одни женщины и заходили внутрь мыть и одевать его, потом еврейские жрецы и другие евреи, но нас привезли сюда, и мы уже никого не отпускаем. Вчера они притащили этот камень в шею ямы, и уже никто не может ни войти, ни выйти. Центурион показал нам письменный приказ царя Ирода Антипы, который также был подписан наместником Тиберия в Иудее Понтием.
Здесь Владмр надолго замолчал, но остался под гипнозом. Я должен спросить его еще раз.:
А: Что происходит? Рассказывай!
В: Приходит Литиний и начинает ругать нас за то, что мы не отдыхаем, а стоим еще снаружи. Больше всего на меня злятся и объясняет, что через два песка мы снова на посту, и мы должны быть бодрыми. Я немного свободно к нему отношусь, потому что он мой дядя, а он злится и говорит, что сын его брата ничем не отличается от других солдат. Он угрожает мне наказанием, которое заставляет нас пойти в шатер и лечь на гранаты. Но Главк не спит и рассказывает мне о том мнимом царе, которого положили на крест. Он был в когорте охраны, которую охранял при казни. Дело не в том, что кто-то освободил бы осужденных, а в том, чтобы их не разорвала толпа, которая намного жестче, чем мы, оккупанты.
А: Заставь его рассказать тебе больше.
В: Да. Он говорит со мной, как будто голос я не слышу ушами. Но я знаю, что он говорит. Это очень интересно, но я боюсь. Я думаю, это когда Христа распяли. Ужас. Это не может быть правдой. Он говорит, что сначала его били кнутом перед всеми, а потом распяли, но Главк был на вершине, а хлыстов не видел. Ему сказали, и он видел раны на спине. Евангелие-истина. Не могу поверить-я там, и как будто могу все потрогать, слышу пение птиц. Главк говорит мне, что этого бунтаря явно много избили, потому что он долго не выдержал на кресте и умер. Другие вообще не собирались умирать в тот день, а этот маленький помучился на кресте и предал богу дух. Двум другим пришлось помочь в умирании, потому что в субботу не должно быть распятых людей.
А: Спроси его, почему он не должен быть распят.
В: Спрашиваю… потому что суббота священный день и никто ничего не делает. Бог отдыхал после сотворения.
А: Спроси, кто снял Иисуса с креста! Рассказывай!
В: Он говорит, что прокуратор разрешил тому богатому, где сад его, взять его с креста и похоронить как следует. И богач с еще одной и двумя женщинами пришли и сбили его. Его привезли сюда в сад этого Иосифа и поместили в гробницу. Потом они ушли, а женщины вернулись с вещами, которые нужно было мыть и пеленать с саваном…
Снова долгая пауза, но веки расслаблены и лишь слегка дергаются, что значит – «Альфа». Я решаю ускорить сеанс и «увидеть» больше, чем с вопросами:
А: Хорошо, давайте, я щелкаю пальцами, и вы снова на посту! Что происходит, рассказывай?
В: Да, я там, но теперь мы поменялись местами с Главка. Я слева. Сейчас утро, и не так жарко. Идут две женщины. Одна старше, другая моложе. Главк их подгоняет, и они отступают, но не уходят.
А: Опиши их!
В: Они не богато одеты, но аккуратны и чисты. Молодая очень красивая. Большие черные глаза и длинные ломкие, почти вьющиеся волосы. Босые оба. Они очень грустные. Плачут и хотят увидеть его еще раз. Главк говорит, что это запрещено и не может. Уходят. Молодая обнимает другую и ведет ее по проходу. Они идут медленно и старшая качается, но они продолжаются.
А: Что происходит потом, я щелкаю пальцами, и что-то происходит!
В: Странно себя чувствую. Главк тоже беспокойный. Что-то внутри меня говорит. Я должен открыть дверь гробницы, я должен толкнуть плиту. Почему, это же запрещено? Главк уже толкает камень, но не может один. Я помогаю ему. Мы немного сдвинулись, чтобы попасть внутрь. Мне страшно. Мне так страшно. Я достану меч… Внутри слышен какой-то шум. У входа появляется мужчина и улыбается. На руках и ногах есть раны с засохшей кровью…
Опять молчание более 3—4 минут. Я призываю его настойчиво, а любопытство почти выводит меня из равновесия. Прости, что не записываю. Что было бы, если бы была видеокамера? По крайней мере, Теодора ведет записи на одном листе.
А: Продолжай! Что происходит?
В: Он выходит совсем. Его взгляд смещается к тому месту, где находится голова. Я поворачиваюсь, голова на земле бесчувственная, а копье брошено рядом с ним. Я онемел и не могу пошевелиться. Внезапно стало очень темно, почти темно. Я ничего не понимаю… Он говорит со мной…
Снова тишина, и Владимир становится беспокойным.
А: Что происходит сейчас? Что он говорит?
В: Он говорит мне, что уходит, и больше его никто не увидит. Сказать центуриону и другим, которые спрашивают меня, что ангелы пришли с неба и забрали его с собой. Иначе меня бы наказали. Так я должен был говорить, чтобы спастись. Я бы сказал, что он подтвердит. Он идет туда, куда идут женщины. Я суетлюсь и не знаю, что делать. Я беру мякоть с водой и поливаю голову Главка. Он открывает глаза, но смотрит как сумасшедший. Он прыгает и бросается в яму. Через некоторое время он выходит и садится на землю. Я говорю ему, что мы говорили с Иисусом, и он начинает рвать волосы и плакать.