Но писал он про них хорошо не в силу общей своей благостности (Черчилля видели? этот таран?), а, как мне кажется, по другой причине. Он доверял интеллектуальной честности своих противников. Не интеллекту – у него были основания считать некоторых из них кретинами, не понимающими элементарного; а именно тому, что они действительно хотели сделать, как лучше – как им представлялось лучшим. Не денег заработать (хотя попутно и деньги могли прибавляться); не перед дамами покрасоваться или перед микрофонами на радио; не привлечь к себе внимание будущих историков… Было доверие к их добросовестности. И ошибки были именно ошибками, а не злонамеренным преступлением против страны или человечества.
Возможно, это моя иллюзия в отношении Черчилля. Возможно, мотивы хорошего описания былых противников были иными. Но меня не он сейчас интересует, а именно это возможное отношение к оппонентам: с доверием к их интеллектуальной добросовестности. К тому, что они ищут истину в полную меру своих знаний и своего мышления. С доверием к доброй воле спорящего.
Такую же картинку, но уже в отношении богословского спора и не с живыми противниками, а с мыслителями прошлых веков я увидел в книжке отца Георгия Флоровского «Пути русского богословия» (о ней я ещё вспомню во второй части этой книжки). Отец Георгий мастерскими абзацами представляет богословов (и атеистов) прошлого как очень живых людей, мучительно ищущих истину. И поэтому даже какой-нибудь Чернышевский, к взглядам которого автор никакой симпатии испытывать не может, описывается с сочувствием: он искал, он ошибался; да, он вводил в соблазн и много принёс вреда, но он искренне искал истину. Понятно, что искренность не оправдывает заблуждения и вреда, этим заблуждением приносимого. Но в случае добросовестного поиска истины, ошибающегося можно жалеть, а не просто гвоздить ярлыками.