глазах не было ни
грана недружелюбия.
— Доброе утро, мистер Джонс, — заговорил он с заметным акцентом
чужеземца. — Давненько мы вас не видели. Вы хотели видеть мистера Роджерса?
Очень жаль, но его сейчас нет. У него дела в Америке, и он должен был
уехать… Да, это вышло очень неожиданно. Теперь за него я — и здесь, и
дома. Но я стараюсь поддерживать высокие стандарты мистера Роджерса — пока
он не вернется.
Чужеземец улыбнулся — может быть, просто из вежливости. Джонс едва ли
сам знал, что ему следовало ответить, и все же он задал несколько не очень
решительных вопросов о том, все ли было благополучно на другой день после
его последнего визита в музей. Орабону эти вопросы, похоже, немало
позабавили, но он старался отвечать достаточно уклончиво, держась в неких
рамках.
— О, да, мистер Джонс — это было двадцать восьмое число прошлого
месяца. Я хорошо помню этот день — по многим причинам. Утром — как вы
понимаете, до того, как сюда пришел мистер Роджерс — я обнаружил рабочую
комнату в ужасном беспорядке. Дел было хоть отбавляй — по уборке, я имею в
виду. Поздно ночью, сами понимаете, было много работы. Нужно было отлить из
воска один важный экспонат, совсем новый. Мне пришлось довести дело до
конца.
Само собой, справиться было не просто — но, конечно, мистер Роджерс
многому научил меня. Вы же сами знаете, он — великий художник. Он пришел
позже, и помог мне закончить экспонат — уверяю вас, весьма существенно, — но
скоро отбыл, даже не попрощавшись с другими служащими. Я же сказал вам, его
вызвали неожиданно. Пришлось провести и кое-какие химические процессы. Какой
был шум! В самом деле. Кое-кто из возчиков во дворе вообразил себе, что это
были выстрелы из пистолета — весьма забавное сравнение!
Что же касается судьбы нового экспоната — с этим не все в порядке.
Конечно, это великий шедевр, задуманный и исполненный — вы же понимаете —
мистером Роджерсом. Но он сам о нем позаботится, когда вернется.
Орабона снова улыбнулся.
— Вмешалась полиция, вы же понимаете. Мы выставили его на обозрение
неделю назад, но уже случилось два или три обморока у посетителей. Одного
беднягу даже свалил приступ эпилепсии. Видите ли, этот экспонат немножко —
покруче, что ли — чем прочие. Ну и, прежде всего, покрупнее. Конечно, его
поместили в раздел "Только для взрослых". Но на следующий день двое ребят из
Скотланд-Ярда тоже осмотрели его и заявили, что он производит чересчур
болезненное впечатление. Велели его убрать. Ужасный позор — ведь такой
шедевр! — но в отсутствие мистера Роджерса я не счел необходимым обращаться
в суд. Ведь это полиция, мистеру Роджерсу не пришлась бы по вкусу такая
огласка, но когда он вернется — когда он вернется…
Сам не зная почему, Джонс испытывал все большее беспокойство и
отвращение. Но Орабона продолжал:
— Вы же у нас знаток, мистер Джонс. Уверен, что не нарушу закон, если
предложу вам — в частном порядке, разумеется — взглянуть на этот экспонат.
Вполне возможно — само собой, если пожелает сам мистер Роджерс, — что мы в
скором времени уничтожим его, но это, конечно же, было бы преступлением.
Больше всего Джонсу хотелось отказаться от осмотра и поскорее убежать
отсюда, но Орабона, с энтузиазмом художника, уже тащил его за руку к новому
экспонату. В разделе "Только для взрослых" посетителей не было. Одну из
больших ниш в дальнем углу закрывала занавеска, к ней-то и направился с
улыбкой ассистент владельца музея.
— Думаю, вы догадываетесь, мистер Джонс, что этому экспонату присвоено
название "Жертвоприношение Ран-Теготу".
Джонса пробрала дрожь, но Орабона словно бы не заметил этого.
— Это безобразное, колоссальное божество главенствует в некоторых
малоизвестных преданиях, которые изучал мистер Роджерс. Все это, конечно,
вдор, как вы и сами часто уверяли мистера Роджерса. Предполагается, однако,
что оно явилось к нам из космоса и обитало в Арктике три миллиона лет назад.
Как вы увидите, обходится оно со своими жертвами, пожалуй, необычным и даже
ужасным способом. Мистер Роджерс воспроизвел его дьявольски жизненно —
вплоть до замечательного сходства в чертах лица самой жертвы.
Дрожа всем телом, Джонс ухватился за латунную оградку перед
занавешенной нишей. Свободной рукой он потянулся было к Орабоне,