Космоса!»rrrrrrrrrrrrrrr. И набросился на меня с кулаками…
Так что терпимость свойственна рериховцам только в публичных декларациях. Ни письма создателей теософии, ни трактаты «Живой Этики» не отличаются терпимостью. От насилия словом обычно не так уж трудно перейти к насилию делом. «Непугливый» глава рериховского издания это и сделал… А потом печатно пообещал это делать и впредь: «Честно сказать, хорошего пинка за свои гнусные инсинуации он заслужил и в следующий раз обязательно получит»1450.
Впрочем, и та не-словесная защита Горчаковым «Живой Этики», и его последующая статья об уроках той защиты достойны упоминания лишь ради одного. Ради того, чтобы еще раз предложить читателю подумать: а способны ли вообще рериховцы к спокойному диалогу и действительно ли им чужд дух агрессии. В той рериховской статье по поводу моей книги «Сатанизм для интеллигенции» редакция написала, что «книгу эту мы с чувством большого омерзения к автору в свое время читали». Если рериховские идеологи испытывают «омерзение» не только к тексту, но и к автору, то лишь естественно, что любая попытка трезвого диалога ими осуждается: «И леший бы с ним, с этим Кураевым, но нас в редакции удивило, что на встречах с ним присутствовали нередко и так называемые «рериховцы». Но ни в Томске, ни в других местах что-то никто не попытался уличить этого служителя сатаны во лжи». Выходит, «пинок» и «омерзение» — это единственный способ контакта с несогласными, который признают рериховцы.
А вот событий из 1998 года: «20 августа архиепископ Симферопольский и Крымский Лазарь получил официальный рапорт диакона Августина Капиноса, который служит в ялтинском храме мученика Феодора Тиррона, об инциденте, происшедшем вечером 11 августа в знаменитой «Ливадии». Потенциально опасная ситуация возникла в фойе актового зала санатория, где после чтения лекции известный православный богослов Андрей Кураев, находясь в окружении нескольких десятков людей, продолжал отвечать на их вопросы. Стоявшему вблизи от лектора диакону Августину показалось подозрительным поведение женщины лет пятидесяти. Протиснувшись буквально к спине о. Андрея, она судорожно шарила рукой в своей сумке на ремешке. Вот она уже потянула что-то и о. Августин увидел — это кухонный нож с широким лезвием длиной сантиметров двадцать. Диакон решил не поднимать шум, опасаясь возникновения паники. Он жестко ухватил руку «странной» дамы и вывел ее, не сопротивлявшуюся, из толпы. Здесь из сумки женщины выпала книжка в синем переплете — «Мозаика