как, сидя летним вечером у палатки и поймав новости Би-Би-Си на английском языке, наткнулся на сообщение о гибели Адмирала Нахимова.
— Дай на несколько дней.
— Зачем?
— Слушать, зачем еще?
— Зачем слушать?
— Да там в Москве неувязка вышла…
— Я насторожился:
— Какая такая неувязка?
— Да так… Несколько уродов решили переворот устроить… Гэ-Кэ-Чэ-Пэ называются. Государственный Комитет по Чрезвычайному Положению.
— Так они уже его объявили?
— Кого?
— Чрезвычайное положение…
— Ну да, а то как же… И танки на улицах. Все, как положено…
У меня неприятно засосало под ложечкой. Теперь домой поди доберись, если что-то серьезное начнется. Шутка ли — через пол-страны… Да и вообще, приход к власти реакции никогда ничем приятным не заканчивается. А эти еще к тому же начали прямо с чрезвычайного положения. Вот вам и перестройка… Только-только вздохнули посвободнее.
Видимо, все это было написано у меня на физиономии, потому что он сказал:
— Да ты не дрейфь, ничего не будет.
— В смысле?
— Ненадолго это. Дней на пять — это максимум… А так, вероятнее всего — три. И закончится почти без крови…
— Ты-то откуда знаешь?
— Знаю… Догадываюсь…
— Тоже мне, пророк-ясновидец…
— Ну так ты даешь приемник? А то ведь, если не дашь — то, глядишь, и затянется петрушка, и так легко отделаться не удастся.
— Я почувствовал, что он улыбается в темноте.
— А причем здесь мой приемник?
— Притом… Расскажу, когда все закончится…
Шизик… Но приемник я ему все-таки дал, а сам забрался нервничать в палатку, настроившись на бессонную ночь в раздумьях о судьбах страны, семьи и т.п.
Раздумья, однако, не удались, поскольку минут через пятнадцать я отключился и спокойно проспал до утра, чем, проснувшись, был весьма удивлен и даже удручен.
Как же так — там такое твориться, а мне, вроде бы, начхать?..
Я выбрался из палатки в сверкавшее росой и клубившееся мягким голубоватым туманом дивное утро. Внутри выложенного белыми камнями круга лежал покрытый каплями влаги рюкзак.
Похоже, он так и не ложился спать…
Весь день я провел в напряженном одиночестве. Вернее, мне хотелось, чтобы оно было напряженным, но в действительности я чувствовал, что мне на все наплевать.
Было даже немного стыдно.
В тот день он так и не появился, и на следующее утро его рюкзак по-прежнему лежал в центре круга из булыжников.
Он выбрел откуда-то из степи поздно вечером. Мне было слышно, как он, волоча ноги, подошел к своему рюкзаку, вышвырнул его из круга и тяжело рухнул на землю.
Я спросил сквозь стенку палатки:
— Эй, у тебя там все нормально?
— Все окей. Спи… — ответил он, и в голосе его прозвучала жуткая усталость, смешанная с нечеловеческой печалью. По моей спине пробежали мурашки.
— А в Москве — что? — осторожно поинтересовался я.
— Я же сказал — все окей… Попытка переворота предотвращена, коммунистическая империя закончилась…
— Как это?
— Так… Махина рухнула и рассыпалась за пару дней…
— Уже рассыпалась? И много людей погибло под обломками поверженного монстра?
— Шутки шутишь?.. По официальным сообщениям — трое.
— Трое?!
— Пока трое… Но все еще впереди. Это уже не мое дело, но приятного будет мало… Как при падении любой империи — начнутся распри, освободительные движения в колониях, политические игрища между вчерашними союзниками с артиллерийскими перебранками по поводу власти в центре, войны мафиозных кланов за распределение сфер влияния, партизанский терроризм… Ну, и все такое прочее… Коммунистическое наследие, отсутствие экономической и правовой культуры. Да и с культурой вообще — напряженка… И, конечно же, славянский дух.
Страшная штука… Хотя, конечно, на случай войны — радикальная. А война — она война и есть… Всегда — кто кого съест. Вся жизнь здесь — сплошная война… И короткие промежутки мира — только передышки для рождения нового поколения солдат… На это время война делается подспудной. Но прекратиться она не может никогда. Стремление к прочному миру — залог перманентности войны… Спи. Я очень сильно устал.
Увидев его утром, я чуть было не пришел в ужас, но потом вспомнил, что мне нет до него дела. Тем не менее зрелище, представшее передо мной, когда он подошел к моему очагу, было не из приятных. Сквозь бронзовый загар, покрывавший его лицо, проступала синюшно-мертвенная бледность, под глазами красовались темно-коричневые отеки, кожа выглядела сморщенной и сухой, а слой подкожного жира уменьшился раза в четыре. За два дня тело его постарело, как минимум, лет на