Пути нет и не может быть. Говоря о Пути, о продвижении вперед или назад, вверх или вниз, должно отдавать себе отчет в фигуральности подобных выражений. Ибо существуют лишь невежество и знание, и мост через пропасть, их разделяющую, есть искусство осознания — то, что рассеивает тьму и образует Путь… Осознать то, что мы изначально знаем и всеми силами стараемся забыть — вот и весь фокус…
— Я и раньше слышал об ультимативной ловушке серьезного отношения к Пути. От Фигнера…
— Во сне…
— Точно — во сне…
— Но разве мог Фигнер быть Фигнером в твоем сне? Помнишь? В наших снах нет никого, кроме нас самих…
— В наших снах? Ты сказал: Наших… Но разве Ты когда-нибудь спишь? И видишь сны?
— Я бодрствую и сплю одновременно. Всегда. Все проявленное бытие — Мой нескончаемый сон.
— И Фигнер в том моем сне — это был Ты?
— Это был ты сам… И потому, конечно же — Я… И Рыба Дхарма, и червяк — тоже Я. Все — Я.
— Хорошо, допустим, Мастер Чу избавится от кумира… Что тогда?
— Он утратит надежду…
— Надежду на что? Разве он еще на что-то надеется?
— Я мог бы ответить на этот вопрос, но, поверь, это не имеет ровным счетом никакого значения.
— Однако именно тогда для него начнется самое интересное?..
— Да. Но разве тебе есть до этого дело? Взгляни в себя — ты увидишь там божественное все равно… И это касается отнюдь не только Мастера Чу и того, что с ним творится… В любом случае ваши с ним дороги разошлись теперь навсегда.
— А ты?
— Что — Я?
— Ты не будешь больше его вести?
— Я не могу его не вести, ведь он — это тоже Я. Так же, как и ты… Просто в большей степени его будут вести другие. Которые тоже — Я… И потом, он всегда может воспользоваться Моей Силой, ведь его воля и Моя Воля — одно и то же…
— А моя?
— И твоя… Чья угодно… Нужно только узнать и принять…
— Тот старик на обочине лунной дороги был абсолютно безупречен. В нем не было ничего лишнего. И в то же время он был настолько целостен и плотно заполнен пустотой… Только Ты можешь быть настолько безупречным… Тот старик — это был Ты… Я понял это сразу же, едва увидев его. Но я боялся в этом себе признаться.
Ведь это был Ты?..
— Да.
— Но почему в таком жутком виде?
— Маскировка… Впрочем, у меня ведь масса обличий. Смотри.
— Его лицо вдруг начало меняться. В течение нескольких мгновений передо мной пронеслась феерическая галерея лиц и личин, их были тысячи и тысячи тысяч — драконы и святые, жуткие рыла и ужасающие хари, благостные физиономии и мудрые лики, суровые обличья великих воинов и добродушные жирные ряшки древних даосов… Белые, черные, светлые, красные, желтые, синие, темные, золотые, деревянные, железные, бронзовые… Чего только и кого только там не было!
— Таким Я приходил в мир людей, таким они видели Меня, таким запомнили в разные времена в разных народах… Но все это — маски, не более. И золотой воин, которого видишь сейчас перед собой ты — тоже маска. Я знал, что она тебе понравится. В конце концов этот Мой лик — только твое собственное отражение в бесконечном зеркале безупречной Силы…
— Но у Тебя есть собственное лицо?
— Вместо ответа Он исчез, растворившись в пространстве. А может быть, это и был Его ответ…
— Я проснулся. Ярко светило солнце. У летчиков уже вовсю гудела паяльная лампа, на которой они готовили себе еду.
— Все вышло именно так, как говорил Мастер Чу. Непонятно зачем отправившись в тот день прогуляться по берегу, я обнаружил труп погибшего аквалангиста — он лежал на мелководье среди камней километрах в трех южнее бухты. Я шел по самому верхнему ярусу обрывов и сначала почувствовал тяжелый трупный запах, а затем, присмотревшись, увидел и само тело.
Я спустился к нему и некоторое время молча стоял, разглядывая то, что еще несколько дней назад было телом молодого, полного сил и надежд человека. Я ни о чем не думал, но как-то очень остро ощутил, насколько непрочна и эфемерна нить, связывающая нас с тем, что мы зовем жизнью, не слишком ясно отдавая себе отчет в том, что же это в действительности такое. Пока я шел обратно в бухту, у меня в уме все время крутились одни и те же строчки из песни:
Dust in the wind, all we are is dust in the wind…
Пыль на ветру, мы все — лишь только пыль на ветру… И разглагольствования Мастера Чу о бессмертии казались мне чем-то таким же далеким, призрачным и лишенным смысла, как воспоминания о прошлых жизнях — менее реальные, чем даже видения, приходящие в самых глубоких из снов.
Возвратившись в бухту, я сказал о своей находке летчикам. Не