взять их с собой и вместе с ними продолжить путь к бессмертию. Но мы не можем тащить их за собой на аркане, не можем силой заставить их принять наш выбор. Потому что выбор должен быть только их собственным, абсолютно свободным, добровольным и окончательным. Сделать его не дано никому, кроме них самих, ведь свобода выбора — самое святое, что есть в этой Вселенной, и посягать на нее не вправе никто, даже Единое или Бог. И если они действительно любят в нас тех, кем мы являемся, а не самих себя, собственное отражение или инструменты для ублажения их чувства собственной значительности, тогда они сделают этот выбор. Они не захотят расставаться с нами, и мы сможем взять их с собой. Если же нет — мы при всем желании ничем не сумеем им помочь… Они останутся потенциальными людьми, так в этой жизни и не превратившись в собственно людей… Может быть, в следующий раз за них это сделают другие.
Я долго молчал, потом решился и не совсем уверенно спросил:
— А я?
— Что — ты?
— Раньше я всегда слышал в твоем голосе участие или хотя бы понимание. А сейчас мне кажется, что тебе вдруг стало на меня наплевать…
— Как на личность, мне на тебя действительно наплевать… Я сделал для тебя все, что мог и получил от тебя все, что было нужно мне. Сострадание — внутреннее состояние того, кто им обладает. Оно принципиально отличается от обычного человеческого состояния эмоциональной сферы. Но к кому бы то ни было другому оно отношения не имеет. Иногда именно сострадание может явиться причиной откровенной жестокости, которая окажется единственно правильным выходом из той или иной конкретной ситуации. А жалость — сам знаешь… То, что ты испытываешь жалость к кому-то, означает лишь, что ты не осознал всей благословенности страданий и проблем, с которыми люди сталкиваются на своем пути. И, столкнувшись с ними на своем, непременно ощутишь жалость к самому себе, а это — последнее дело. Вот тебе, кстати, пример — ты не только читал книги Кастанеды, но даже сам перевел на русский язык некоторые из них, а в итоге возникает впечатление, будто ты не сделал из написанного в них почти никаких выводов. Ну, кроме, разве, того, что сам по себе ты — самый что ни на есть истинный воин… Этакий боец невидимого фронта… Но это — общее. Почти каждый, кто прочел Кастанеду и хотя бы что-то понял, начинает считать себя магом и великим воином. И, сталкиваясь в результате с многочисленными неприятностями, винит в этом кого угодно, но только не себя…
В то время как поиск врага всегда должен быть обращен прежде всего вовнутрь. Как там у Блаженного Августина?.. Не иди вовне себя, но иди внутрь себя. И когда внутри ты столкнешься с ограниченностью себя, переступи через самого себя!.. Он помолчал, как бы взвешивая в уме эту фразу.
— Переступи через самого себя… Тогда многие внешние ситуации, которые ты с высоты своего чувства собственной значительности склонен считать идиотическими, станут тебе понятны, ибо в себе ты увидишь тот же самый эзотерический, психологический, нравственно-этический или просто эмоциональный дебилизм, истоком которого всегда являются ощущение собственной исключительности и непревзойденности, а также — отсутствие контроля. Но ведь ни один из нас ничем — абсолютно ничем — не лучше и не выше кого бы то ни было и чего бы то ни было в Мире. И даже просветление, бессмертие, осознанное развитие, как я уже говорил, — вовсе не есть какие-то особые достоинства, но только лишь голый функциональный расклад… Поэтому, поняв и победив свои несовершенства, ты сможешь понять других и им помочь, если захочешь. А иначе ты либо будешь гордо считать их дураками, и это станет устойчивым отражением твоей собственной тупости, либо начнешь их жалеть, и здесь мы приходим к тому, с чего начали… Ничто так не ослабляет и не лишает воли столь однозначно и окончательно, как жалость к себе… Вот сейчас, например, ты спрашиваешь себя: за что это он так со мной?
Верно? Тебе кажется, что я поступаю по отношению к тебе жестоко, хотя внешне наш разговор выглядит, в общем-то, вполне благопристойно, и ты сам не отдаешь себе отчета, откуда взялось это ощущение… Ведь ты спрашиваешь себя: за что? Или я не прав?
Я вынужден был признать, что, действительно, именно этот вопрос в несформулированном виде возник в моем уме.
— Но ведь вопрос за что? изначально некорректен. Глупо задавать его в этом мире, здесь на него не способен ответить никто, потому что никакого ответа попросту не может быть. Единственно правомерный вопрос — для чего. Любая самая серьезная неприятность, самые тягостные