ЛИЧНОЕ
Что лично я могу рассказать о фильмах Тарковского как «простой зритель» 70-80-х годов? Только описать свои встречи с его картинами.
Пожалуй, первая встреча не случилась. У нас в кинотеатре «Таганский» (еще не ставшим «Московской репетиционной базой Еврейского театра Биробиджана») весной 75-го показывали «Зеркало». Ажиотаж. Интеллигентная публика спрашивала лишний билетик. Сестра взяла меня с собой «на всякий случай, если не придет ее подруга». Подруга пришла, я отправился домой, сохранив в памяти лишь воспоминание о немного странной афише фильма и очередь за «культурным дефицитом». Поскольку вокруг театра на Таганке в те времена постоянно кружился и жужжал похожий рой, то ничего удивительного в очереди не виделось.
Вторая встреча произошла «уже после». В школе раздавали абонементы в «атеистический кинолекторий» на учебный сезон 1977—78 гг. С последнего урока отпускали, «чтобы не опоздали», но первые несколько лекций с нами ездила классная руководительница. «Чтобы не прогуливали». Пред сеансом выступал лектор, после лекции давали фильм. Поначалу все шло предсказуемо: «Тучи над Борском», «Иванна» вполне укладывались в антиклерикальную пропаганду. Но каким боком нам показали «Солярис»? Совершенно неясно… С середины фильма меня не покидало ощущение, что эти кадры я уже видел. Видеть я их мог только по телевизору. У нас уже был цветной, поскольку кадры помнил в цвете. Выходило, застал фильм с середины – «казали по телеку» не раньше 74-го года, когда мы купили «Рубин» в кредит с рассрочкой на год.
Вспомнился один эмоциональный одноклассник, любивший пересказывать увиденные фильмы в лицах, сопровождая их своими замечаниями и комментариями. Тогда распространенный способ заполнения времени общения между дворовыми пацанами – пересказать увиденный фильм «в красках и лицах», иногда прерываемый слушателем: «Не так! Дай, я расскажу!».
Эпизод запуска ракеты с Хари в его пересказе сделался жутко захватывающим и немного комичным, особенно после воспроизведения реплики Снаута, что запускать ракеты следует из коридора. Впечатление сложилось, что речь про какие-то приключения, никак не связанные с мужиком, приклонившим колени перед стариком на пороге дома. Впрочем, его пересказ «Искателей приключений» оставил у меня стойкое впечатление о комедии.
«Солярис» атеистического кинолектория обсуждался одноклассниками. Как на просмотре (на выскочившего из лаборатории карлика класс отреагировал вскриком «Гибарян?!»), так и позже. «Откуда брались эти люди?» – «Они приснились, а Океан их произвел» – «А мне приснилось, что ты мне рубль должен. Что, тоже воспроизведет? Здорово!». «Какой-то половой тряпкой прикрылся, повалялся туда-сюда… и не сгорел!
Чушь собачья!» «Солярис» получил у класса оценку «занудно».
Фильм до сих пор вызывает насмешливое недоумение части зрителей репликами типа «Что это за костюм у Криса? Зачем ему на космической станции „берцы“, если там нет гор и оврагов? Что это за обрезок высотного костюма ВКК-6 вместо штанов?» И так далее. Традиция иронического неприятия неизменна. Сегодня уже внуками первых зрителей фильма.
Те же самые одноклассники через полгода взахлеб рассказывали про телепостановку «Соляриса» с Этушем и Ланавым. Их жутко взволновала протянутая в ней линия эротики. На мое замечание, что мы уже коллективно смотрели другую версию, только пожали плечами. «Не опознали».
Удивительно, но «Солярис» в кинолектории показали повторно. Через пять минут класс дружно покинул зал. Только я попробовал досидеть до конца… Попробовал, но досидел только до прилета Криса на станцию. Фильм явно показывали «в нагрузку», чтобы «закрыть дыру в прокате».
Культпоходы в кино в нашей школе устраивали приблизительно раз в месяц. Школьникам «в культпоходе» даже на «взрослые» (дневные) сеансы билеты отпускали по 10 копеек. Для родителей делалась запись в дневник: «Принести 10 копеек на кино». Водили в основном на «идейные», но в целом «смотрибельные» для данного возраста фильмы типа «Солдаты свободы». Читатель удивится, но одним поход был на «Калину красную» Шукшина. Эх! «зажимала» фильм и режиссера советская власть.
Водили и на «актуальные» вроде «Ключ без права передачи» Динары Асановой. Потом обсуждали их на «классном часе». Мало того, для малышни и средних классов по средам крутили кино в школьном кинозале с отдельной кинобудкой. Мультики, «Мальчиша Кибальчиша». Один раз показали «Вия». Вся школа сидела друг у друга «на плечах» в кинозале. «В тесноте, да не в обиде».
Выводы можно делать обширные. В оправдание кинопроката скажу, что в том же атеистическом кинолектории три раза повторили фильм фон Дениккена «Воспоминание о будущем» тремя-четырьмя годами ранее бывшего хитом советских кинотеатров.
Повзрослев, еще раз сходил на «Солярис» в Кинотеатр Повторного фильма. Зал вновь «не ломился». С удивление опознал среди актеров эпизода Юлиана Семенова. Повторный просмотр случился уже после выхода «Сталкера». Примерно в 82-м году.
«Сталкер» посмотрел при несколько странных обстоятельствах. Одногруппник из МГУ сообщил, что в кинотеатре в Химках состоится показ нового фильма Тарковского. Захотевшие посмотреть сдали деньги на предварительную закупку билетов.
Добраться до Химок в тот вечер оказалось непросто, но мы каким-то чудом успели. Переволновавшийся приятель встретил нас с билетами у входа. Зал битком, сидели чуть ли ни друг у друга на коленях. Киномеханик, как тогда водилось, экономил лампы, экран был темный, что придало фильму еще большую загадочность. После сеанса решили «продолжить вечер» – поехали смотреть крестный ход на Сокол. Для всех нас это было своего рода шоу. Пасха 1980-го года, потому проблемы с транспортом. Из-за слишком большой толпы и слишком плотного милицейского оцепления ждать акафистов не стали. Символично? Возможно…
Как свойственно интеллигентам той поры, несколько месяцев обсуждали «Сталкера» в ключе «Гениальный фильм! Но о чем он?» Чтобы лучше понять, сходили на него «малой группой» еще раз в Олимпиаду. Ажиотажа в зале не наблюдали.
Фильм не особенно увлек меня сюжетом, основная часть разговоров о нем тоже прошла мимо. В те годы я увлекался фотографией, потому впечатлила эстетика, «пластика кадра» «Сталкера». Вскоре меня начали привлекать странные объекты съемки: разбитые колбы электрических ламп в лужах, свалки металлолома, заржавевшие, заросшие травой или припорошенные снегом старые автомашины. Вскоре наступил Апофеоз – я неожиданно пристрастился к рисованию шариковой ручкой картинок с навязчивыми образами. Контур иконы Богородицы, на которой сидит стрекоза и ползают жуки. «Это же что-то из «Сталкера!» наконец понял я, и сознательно переключился на иные рисунки – «задумчивые абстракции».
В 1980-м году на одной из московских «богемных хат» встретил начинающего художника из Бреста Александра Русина. Рассматривая его графику, поразился насколько сильное впечатление на него в свое время произвел «Солярис», которому Саша посвятил целый цикл графических листов, выполненных в филигранной технике тонких коротких штрихов. Поскольку он так же увлекался химией, то постоянно рисовал химические стеклянные приборы, типа колб на станции «Солярис». В последствии я частенько отмечал, что картины, выставляемые на Малой Грузинской, так или иначе воспроизводят сюжеты и эстетику Тарковского. Самого модного в те годы творца.
«Андрея Рублева» посмотрел в «Фитиле». Небольшой его зал был битком. Шел май 79-го. Прежде о фильме слышал очень много. То профессор на лекции по истории СССР, упоминая религию Киевской Руси, кратко поведал о возникшем среди историков споре «правильно или нет показал Тарковский древнерусское язычество». Треть зала понимающе кивала ему. Значит, смотрела. Те кто-то постарше сообщали: «Страшный фильм. Там человеку голову топором расшибают, кровь хлещет. Другим глаза выкалывают. А еще…». Ужасов в фильме действительно много. Особенно по меркам советского и даже польского кино того времени (тогда даже присказка ходила: «польские ужасы»). Убийство героя Юрия Никулина не давало мне покоя с неделю. Физически ощущал его боль.
После сеанса в «Фитиле» поймал себя на мысли, что уже не раз видел по телевиденью фрагменты «Рублева». Ушлые телережиссеры часто брали из него кадры для иллюстрации быта и нравов Древней Руси. Кто-то на 4-м (учебном) канале в детской передаче по истории с сюжетным ходом «машина времени», перенес юного пионера во «времена Батыя». Пионер строчил из «максима» по русско-татарской коннице, мчащейся на Владимир.
Позже мне тоже приходилось стать «ушлым». Когда в документальном фильме требовалось проиллюстрировать что-то древнерусское, в «Рублеве» всегда находились нужные кадры. Так, в сюжет о древностях Торжка отлично вписались и плывущие по реке лодки, и татарский набег, и «заруба» в городе. К подобному «заимствованию» прибегают десятки документалистов. Спасибо «Андрей Арсеничу», всегда выручит!
Просмотр «Иванова детства» прошел при несколько странных обстоятельствах. В 81-м году в Трускавце наткнулся на анонсирующую рукописную афишу с припиской «Фильм о пионерах-героях Великой Отечественной Войны». Кассирша несколько удивилась, что в моем возрасте интересуются подобной темой, даже попыталась отговорить: «Детский фильм!». Публика заполняла половину зала. Дети с родителями, дети сами по себе, «отдельно взрослый» я один. Запомнилась только одна реакция зрителей. Когда голый Ваня мылся в тазу, пацан в зале крикнул: «Девчонки, отвернулись!».
Через год смотрел тот же фильм по телевизору в компании
«матерого киношника» средних лет, заставшего еще премьеру «Иванова детства» в начале 60-х. Когда Холин целовал санитарку над окопом, киношник выдал комментарий: «Тогда против этого кадра восстала общественность. Тарковскому пришлось оправдываться: «Это поцелуй над бездной. Символизирует любовь на краю смерти». На кадр после обстрела с покосившимся крестом, «матерый» реагировал огорченно: «Он засимволизирован донельзя. К такому не подберешься».
Матерый киношник когда-то написал пару сценариев и горел желанием пристроить их какому-нибудь известному режиссеру. В те же времена один из сценариев был у него «уведен» еще более матерым киношником, переделан и воплощен каким-то невнятным ошметком первоначального сюжета в фильме «В небе «ночные ведьмы».
Третья встреча с «Ивановым детством» носила несколько неожиданный и немного курьезный характер. В МГУ я писал диплом по теме «Особенности творческого труда в непроизводственной сфере народного хозяйства СССР». Специфической литературы оказалось немного, пришлось записаться в Театральную библиотеку, где среди прочих книг обнаружил объемное пособие начала 60-х по экономике советского кино.
Представьте мое удивление, когда среди методов назначения производственной категории фильма (группы финансирования), расчетов его рентабельности наткнулся на «пример из практики». Дословно воспроизвести не берусь. Текст примерно такой: «Как пример ответственного подхода к экономической стороне производства фильма, превосходно проявил себя молодой режиссер А. Тарковский, снявший дебютную картину «Иваново детство». Он не только уложился в сроки, но и добился существенной экономии средств в процессе производства. При сметной стоимости фильма 285 тысяч рублей, экономия составила 24 тысячи.
Имеются обратные примеры. Известный режиссер (имярек) допустил не только перерасход средств на фильм по второй категории в размере 56 тысяч, но и затянул сроки производства более чем на три месяца. Его фильм (названия не помню) оказался низкого художественного качества и успеха в прокате не имел».
В общем, «Ура передовикам производства! Позор бракоделам!»
Знал бы автор пособия (фамилию не помню), как все дальше повернётся с прибылями-убытками от фильмов Тарковского. Остается добавить, что «Иваново детство» оказалось самым успешным фильмом Тарковского в советском прокате, набрав в первый год 16.7 миллиона зрителей. Порог окупаемости в 4.5 миллиона зрителей в первый год Тарковский в дальнейшем никогда не преодолеет.
К чести Тарковского следует напомнить, что фильм по повести Богомолова «Иван» был запущен на «Мосфильме» под названием «Вторая жизнь» режиссером Эдуардом Абаловым. Отснятый им материал был студией забракован. Расходы составили более трети сметы. Тарковский снимал на остатки и еще сумел сэкономить.
На этом знакомство с «советским периодом творчества Тарковского» до его отъезда закончилось. Мой личный опыт и память показывают, что слухи о гонимости режиссера, недоступности его фильмов в его бытность в СССР «несколько преувеличены».
«Зеркало» я посмотрел в 1986 или в 87 году, когда Горбачев снял запрет с упоминания имени Тарковского, а Госкино с показа его фильмов. На удивление и на этот раз зал был полон только на три четверти. Учитывая, что подобный показ был одной из «первых ласточек» Перестройки.
Со знакомыми «энтузиастами любительского кино» мы придумали своеобразную игру: «С чего начинается „Зеркало“? – Отлично помню этот момент! Сеанс излечения юноши заики, который начинает говорить. – Неверный ответ! Сын главного героя включает телевизор, по которому показывают сеанс излечения. – А ведь верно! – Это все меняет…».
Что меняет, никто толком не понимал. Обсуждение фильмов Тарковского с начала 70-х годов превратилось в интеллектуальную моду, демонстрацию собственной «духовности». Поэтому большинство утверждало, что «понимают». По моим наблюдениям, мало кто понимал, поскольку весомых суждений не высказывали. Только пересказывали эпизоды, заключая рассказ фразой «Понял, в чем дело?».
Разумеется, случай в типографии на первых волнах критики сталинизма воспринимался очень свежо и актуально. «Перестроечно». Всем очень хотелось узнать, в каком таком страшном слове сделана опечатка, что за неё жизни можно лишиться. Всегда находился кто-то с видом знатока произносивший слово и уточнявший, в какой букве ошибка. Слова произносились совершенно разные.
Обстоятельства первых просмотров «Ностальгии» и «Жертвоприношения» не запомнились. Смотрели их на видеокассетах в совершенно ужасном качестве записи. Когда настала эра DVD, Тарковский успел выйти из «интеллектуальной моды». Все обсуждали «Криминальное чтиво» и Гринуэя.