человек, создавая слова о цветах, не стал бы создавать для этого абстрактные понятия: зеленый, белый, черный, красный и т.д. У всех этих цветов есть мощная природная база для названий, которая почему-то ни одним народом не используется. Ни в одном языке нет понятия «травяной», как зеленый, «облаковый», как белый, «кровяной», как красный, «небовый», как голубой и т.д. Что естественнее было бы при первых попытках общения, чем передавать понятие о цвете с помощью того, что под рукой — травы, неба, крови, облаков, луны, ночного неба, засохшей травы? Наверное, всегда легче было бы быть понятым, если сказать для первого раза: «на вид, как трава», чем для этого же раза сказать «зеленый», а затем доказывать, что имел в виду при этом не что-то плохое про вашу маму, а только — «на вид, как трава».
Слишком много в речи отвлеченных от природных факторов слов и понятий, чтобы предполагать, что они случайны и продиктованы окружающей обстановкой того времени. Верх нигде не произносится, как что-то, связанное с положением головы или неба, так же, как и «низ» нигде не имеет связи в корнях с ногами или землей. Зачем такие абстракции, если есть свое тело, земля и небо, от общепонятного всем положения которых в пространстве можно легко ориентироваться при передаче информации? Где логика в том, что «горячий» имеет иной корень, чем огонь? «Теплый» не связан корнем с солнцем, а мокрый не связан со словом «вода»? Никакой распознаваемой человеческой логики нет ни в каких формированиях речи. Логической связи между корнями просто невозможно установить везде и всюду. Например, гром — огромный — греметь. Гром должен «грометь», а не «греметь», а греметь должен не гром, а «грем». А при чем вообще «огромный» и «громадный» в связи с громом, хоть греми, хоть громи, — никогда не разберешься. Ноги вообще должны быть «пешами», потому что передвигаются на них «пешком». А если оставить их все же «ногами», то следует не «бежать», а «ножить», то есть, быстро передвигать ногами, а не «бегами». А если, все-таки, мы будем бежать, то будем подразумевать — срочно искать убежище? Но тогда, как быть, если бежать не спасаясь, а просто в целях торопливости? Это ведь совершенно разные вещи — бежать убегая, и бежать, торопясь урвать поцелуй. Почему так получается? Сама речь отвечает собой на это «почему» и говорит, что она отталкивается не от конкретных предметов природы или от знаковых органов человека, а от какого-то абстрактного источника абстрактных понятий, логика которых не человеческая, а высшая.
Если речь создана человеком, то мы знаем,