Прошел месяц, а Сепия всё еще носила в себе Пустоту, та немного сжалась и спряталась в мышцах, маскируясь под крепатуру – но по факту, никуда не делась. От мысли, что в ней до сих пор живет это инородное, мерзопакостное, свирепое чудовище, девушка брезгливо морщилась, множа мимические морщины на лице.
Усевшись в кресло-качалку, Сепия решила вздремнуть, как вдруг увидела свое собственное тело сидящее в кресле, только – голое. Она видела себя одетой и голой одновременно. Уже ничему не удивляясь, она решила не обращать на это внимание, но в этот же миг, из её правой руки с чавкающим звуком, вылетела чашка. Она не успела как следует на это отреагировать, как следом за первой, из её груди вылетела вторая чашка, а из горла – третья. Глядя на этот чашечный хоровод, Сепия разумно допустила мысль, что окончательно сходит с ума.
Но то, что ей показалось высшей степенью ужаса, только набирало свою силу и было началом беспросветного, невыносимого мученья.
Потянулась череда безрадостных будней – днями напролет из разных частей её тела вылетали чашки, выносящие из неё Пустоту. Болезнь на память о себе, выбрала самый омерзительный способ покинуть её тело. И теперь Сепии приходилось наблюдать за тем, от чего не могла ни отвернуться, ни отмахнуться. Как будто кто-то усадил её внутреннее зрение в партере злого театрика, насильно приковав внимание к омерзительному представлению.
Кошмар день ото дня усиливался, и она беспомощно закрывала глаза и уши, в надежде не видеть и не слышать происходящее.
Но как известно, и мерзость умеет мастерски гипнотизировать – каковым бы ни было отвращение, всё же хотелось хоть одним глазком подсмотреть за тем, как в замедленной съемке раздвигалась собственная кожа и из нее медленно показывалась ручка чашки, или плавно проворачиваясь полусферами, вылезала сама чашка и с чвакающе-хлюпающим звуком, выскальзывала наружу, после чего какое-то время кружила над ее телом, а затем, без следа таяла в воздухе.