члену городского
управления о том, что видел с крыши своего дома. Как-то однажды они — то
есть Обед и его парни — организовали на рифе что-то вроде сходки, и до меня
донеслась какая-то пальба, которая велась между несколькими лодками. На
следующий день Обед и еще "тридцать два его человека оказались в тюрьме, а
все вокруг гадали и толковали, в чем там дело и какое обвинение им могут
предъявить. О, Боже, если бы хоть кто-нибудь смог заглянуть вперед… хотя
бы на несколько недель, в течение которых никто не исчезал и никого не
сбрасывали в море.
Зэдок все больше выказывал признаки страха и утомления, а потому я дал
ему возможность немного передохнуть, хотя между делом с тревогой поглядывал
на часы. Приближалось время прилива и усилившийся шелест волн, казалось,
отчасти привел его в чувство. Лично я был даже рад этому приливу, поскольку
надеялся, что на большой воде не столь резко будет ощущаться омерзительный
рыбный запах. Между тем я снова стал внимательно вслушиваться в его шепот.
— В ту ужасную ночь… я увидел их. Я снова был у себя на крыше…
скопления их… чуть ли не настоящие толпы покрывали своими телами
поверхность всего рифа, а потом поплыли через гавань в сторону устья
Мэнаксета… Боже, что творилось в ту ночь на улицах Иннсмаута… они
колотили в наши двери, но отец не открывал… Толпы мертвецов и умирающих…
выстрелы и вопли… крики на старой площади и центральной площади в Нью-Черч
Грин — ворота тюрьмы нараспашку… какое-то воззвание… измена… все это
назвали чумой, когда люди вошли внутрь и обнаружили, что половина наших
парней отсутствует… никто не спасся, только те, что были с Обедом, и еще
эти существа, или кто там они были… а потом все успокоилось, хотя больше
своего отца я никогда не видел…
Старик тяжело дышал, лоб его покрылся обильной испариной, рука,
сжимавшая мое плечо, напряглась. — Наутро все прояснилось — но после них
остались следы… Обед взял все под свой контроль и сказал, что намерен
многое изменить… сказал, что остальные тоже будут молиться с ними в
назначенный час, а в некоторых домах появятся, как он сказал, гости… им
хотелось смешаться с нашими людьми, как они поступили с канаками, и никто не
мог остановить их. Далеко зашел этот Обед… словно совсем взбесился.
Говорил, что они принесут нам все — рыбу, сокровища, но и мы дадим им все,
чего они пожелают…
Внешне как будто ничего не изменилось, только нам приходилось вести
себя с этими чужаками совсем смирно, если, конечно, жизнь была дорога.
Всем нам пришлось принести присягу на верность Ордену Дэгона, а потом
пришел черед второй и третьей клятв, которые кое-кто из нас тоже произнесли.
За все это они могли оказать какую-нибудь услугу, или наградить чем-нибудь
особым — золотом или вроде того, а сопротивляться им было бесполезно — их
ведь там, под водой, целые полчища. Обычно они не поднимались на поверхность
и не трогали людей, но если что-то понуждало их к этому, то тогда сладу с
ними не было никакого, Мы не дарили им резных амулетов, как это делали
туземцы из южною моря, но и не знали, что им надо, потому как канаки не
раскрывали ни перед кем своих секретов.
От нас требовалось только регулярно приносить им кого- нибудь в жертву,
снабжать всякими дикими безделушками да еще давать приют в юроде — вот
тогда они готовы были оставить нас в покое. И еще они терпеть не могли
посторонних, чужаков, чтобы слухи о них не просочились за пределы города —
новому человеку прежде надо было помолиться за них. Так все мы и оказались в
этом "Ордене Дэгона" — зато дети никогда не умирали, а просто возвращались
назад к матери Гидре и отцу Дэгону, от которых мы все когда-то произошли…
Йа! Йа! Цтулху фхтагн! Ф"нглуи мгл`Фнафх Цтулху Р"лия вга-нагл фхтага.".
Старый Зэдок быстро впадал в состояние полного бреда, тогда как я
продолжал сидеть, затаив дыхание. Несчастный старик — до каких галлюцинаций
довел его хмель, а плюс ко всему это окружающее запустение, развал и хаос,
сокрушившие столь богатый на выдумку разум! Вскоре он застонал и по ею
изборожденным глубокими морщинами щекам заструились слезы, терявшиеся в
густой бороде. — Боже, что же довелось мне повидать с той поры, когда я был
пятнадцатилетним мальчишкой. Мене, мене, текел, упарсин! Как исчезали люди,
как