На перекрестье ветров
Очень долго, наверное, с раннего детства,
Я искал то заветное место,
Где встречаются ветры…
И вот через годы, я нашел его и увидел,
Наивно ликуя пред редкой удачей,
И считая, что вся Мудрость мира
Теперь мне доступна…
Но, увы, только мрак запустенья,
И присутствие смерти всегда где-то рядом…-
Фернандо Санчес “У колыбели гения”
Сегодня на меня нахлынули воспоминания. Говорят, что это чаще происходит в старости, особенно, если это воспоминания перемешаны пополам с грустью. Я никогда не печалюсь по ушедшим временам, ностальгия – это совсем не мое. Я считаю, что лучшие времена – это те, в которых ты живешь. Я не жалею об утраченных возможностях, ибо у человека всегда возможностей более чем достаточно, но сегодня – особенная ночь: осеннее равноденствие и затмение Луны. А в полнолуние грусть и тоска – нередкие гости. Но чаще иного меня все-таки пробирает тоска по ушедшим друзьям, потому как это единственное, что всегда достается как подарок Мира и если теряется, то безвозвратно.
Нас было четверо. Когда-то давно они подобрали меня на одной из Алтайских троп. Помню, я заблудился и, попав в довольно странную, очень раннюю для этих краев пургу, и потеряв половину вещей и продуктов. Поняв, что я окончательно сбился с пути, я просто уселся, пытаясь прибегнуть к последнему – открыть внутреннее зрение, которое могло бы меня куда-нибудь вывести. Когда пурга закончилась и погода наладилась, я так и сидел посреди тропы, пытаясь вызвать нужное состояние. В это время они возвращались. Им было хорошо, и они с гиканьем и криками сбегали по склону. Увидев меня, они сразу все поняли, и уже через несколько минут передо мной стоял примус с булькающей на нем кашей. Так мы познакомились. Очень скоро я узнал, что это весьма отчаянные и по-своему странные люди. Наверное, это были единственные туристы в нашей стране, кто как к себе домой ходили в северные отроги Гималаев, минуя с особыми хитростями бдительных пограничников.
– Мало вам гор, что ли? – спрашивал я тогда.
В ответ они ухмылялись и говорили, что прочие горы – само собой, а Гималаи – это не просто горы…– такой был всегда ответ.
Один раз мы отмечали Новый Год у одного из них на даче. Возле пылающего камина стояли кресла и столик, на который внезапно лег лист бумаги:
– Полюбопытствуйте!
Мы склонились над листом, на котором были начертаны несколько линий и что-то отдаленно напоминавшее контурную карту Евразии и Африки. «Верно, это она и есть, – прозвучало в ответ»
– Ребята, я тут такое раскопал, что даже боюсь говорить, потому, как вы прям щас в тапочках и побежите!
Это был Тимур – заводила – рыжий Овен, необычайно сильный и задиристый.
– Ну, ты уж попытайся, а я их подержу, – встрял я, поскольку считался в этой компании человеком холодным и рассудительным.
– Не могу, вот еще грогу бы мне… тогда, может, спьяну я бы и выболтал, хотя, скажу я вам, все военные тайны дешевле стоят, чем …– он постучал себя пальцем по темени. Выпив еще полстакана грогу, как всегда, за безнадежное мероприятие, рыжий Тимур пустился в повествование. Он достал довольно потрепанную тетрадь, объявив, что это его походный дневник позапрошлого года.
– Вот, читаем, – он стал водить пальцем по карандашным строкам, – «Здешние скотоводы – это было на Памире, в Таджикистане, – добавил он мимоходом, – считают, что наиболее зловредный ветер тот, что дует со стороны пика Исмоила Сомони, он же – пик Коммунизма. Когда задул этот ветер, то пастухи-таджики отговорили нас двигаться в путь, и мы действительно два дня пережидали ужасную непогоду».
– Ну и что? – спросил я.
– Помолчи! Мы тогда были примерно в пятидесяти километрах к югу от поселка Хайдаракент. – Тимур поставил точку на карте, где должен был находиться поселок, затем была отмечена точка пика Коммунизма и через них проведена линия.
– Дальше… Я читал, что у индусов, проживающих в северных штатах, по крайней мере в некоторых племенах, существует обычай располагать алтарь и жертвенник в северной или же в северо-восточной части дома, но чаще все-таки в северной. Это продиктовано тем, что, по их мнению, самые зловредные – это духи северных гор и севера вообще. Они считают, что на север утекают силы человека, и на север же улетает его душа после смерти, особенно, если человек вел неправедный образ жизни. С подобными поверьями я встречался не раз, но в данном случае речь идет о касте посвященных браминов из Сринагара и Джаммы.
Он отметил на бумаге Сринагар и Джамму и также линии азимутов на север и северо-восток. Линии пересеклись примерно на широте горы Чогори в северо-западных Гималаях.
– И последнее, что я хотел сказать на сегодня…– он сделал паузу, – Признаться, я сразу воспринял этого человека, как посланника, ибо его слова прозвучали для меня, подобно грому, я тогда чуть не рухнул прямо на тротуар. Он… Да, кстати, я не сказал, что это мой сокурсник-афганец, у него все предки из города Пули-Хумри. Собственно, это скорее не город, а ПГТ по-нашему, я о нем и узнал-то совсем недавно, недалеко от него Костя погиб, ты помнишь его, – он обратился к Кару, это было прозвище одного из них. Тот кивнул.
– Так вот в том разговоре мне Ибрагим, ну это имя того афганца, говорит, что, дескать, все зло идет с востока. Ну, это он к тому, что мы тогда говорили о какой-то секте буддийского толка, а может, и не буддийского, в общем – восточного. Ну, вот он по востоку-то и прошелся. Я сразу его перебил и говорю, что, мол, это что же у вас там про восток пословица такая есть? А он и отвечает, что да, мол, пословица, дед его еще любил повторять, и, кстати, на охоту ездил только в западном направлении. Ну, теперь вот вам Пули-Хумри, – он поставил точку, – и вот направление на восток, – он провел луч азимута. Линии пересеклись, ну или почти пересеклись, неважно это. В комнате воцарилось молчание.
– Я так понимаю, что вы обалдели, – продолжал Тимур, – но я все же позволю себе подвести некоторые итоги. В точке, которую мы с вами только что наметили, сосредоточен источник земного зла. Это, если хотите гнездо дьявола, ну, или, может быть, одно из гнезд. И в этой связи: какие будут соображения?
Когда я взглянул на их лица, то уже тогда понял, что препятствовать бессмысленно, ничего уже сделать нельзя, разве только следовать вместе с ними, и вместе с ними разделить все.
Это во многом были странные люди, не верящие ни в Бога, ни в черта, и одновременно очень тонко чувствующие природу и строго выполняющие абсолютно все заповеди странников, многие из которых домоседу могут показаться нелепыми.
– Я надеюсь, что вы не настолько обалдели, чтобы действительно рвануть прямо сейчас, не переодевая тапочек? – спросил я в надежде, что до лета еще далеко и может как-то поостынет. Это было наивное предположение. Бехли, так называли третьего, уже к марту месяцу имел полный набор топографических карт, раскладок продуктов, расписаний рейсов и прочего, в общем, они были уже готовы в марте месяце. По всему получалось, что это место находилось неподалеку, примерно в двухстах километрах от тех мест, где они уже бывали, пользуясь секретными тропами контрабандистов. Это была ненаселенная и, наверное, очень мрачная долина, неподалеку от перевала Лхо-Ла, что уже на территории Индии примерно в ста пятидесяти километрах на северо-запад от восьмитысячника Чогори.
Мы отправились туда в июне, пройдя едва видимыми тропами две границы. Один раз, уже в Пакистане, нас даже почти засекли, но ветер, к счастью, изменил направление, и собаки нас не учуяли. Мы прошли, потом день отдыхали, испытывая странное чувство, что это уже не Союз, а Индия, родина многих мудрецов и пророков. Так мы шли в общей сложности месяц, питаясь, в основном, подножным кормом и не прикасаясь к НЗ, который изрядно оттягивал плечи.
Настала последняя ночь перед штурмом последнего перевала. Было совсем тихо, но внезапно в наш сон ворвался шум камнепада. Выскочив из палатки, я обнаружил, что камень, величиной с футбольный мяч, остановился в одном сантиметре от того места, где я только что спал. Это, безусловно, было предупреждение, однако мне ничего не оставалось, как сделать вид, будто смысл случившегося прошел мимо меня. После завтрака, когда мы двинулись в путь, я был очень подавлен, поскольку понимал насколько опасно игнорировать знаки, которые посылает Мир. Однако мне повезло, более того, мне повезло так, как только может везти пьяным, сумасшедшим или же просто баловням судьбы. Переходя через очень бурную реку, что протекала вдоль долины, я упал и сильно подвернул ногу. Травма была серьезной, и ни о каком дальнейшем продвижении не могло быть и речи. Тогда пришлось пойти на компромисс. По иронии судьбы они решили, что это им повезло, они подбадривали меня, хлопали по плечам, мол, не расстраивайся и обещали обо всем подробно рассказать. Я же только молился про себя. Что говорить, ведь поделать было уже нельзя ничего даже тогда, когда мы сидели на той самой даче возле камина.
Из трех рюкзаков они оставили два, сложив в один все самое-самое необходимое. Конечно, так было легче, и, стало быть, появился шанс обернуться за два-три дня.
Они ушли вверх по перевалу, почти не оглядываясь, оставив меня с вещами в безопасном месте. Я перевязал ногу и, вырезав костыль из ствола молодого дерева, стал кое-как медленно передвигаться к реке и обратно, потом наловчился и стал уже довольно бойко двигаться по долине, исследуя все ее закутки. Прошло четыре дня, и я уже стал волноваться. В ночь четвертых суток вдруг стал слышен странный рокот, доносившийся со всех сторон, но все же, хотя я и не уверен, в большей степени он доносился с той стороны, куда они ушли. Сначала я подумал, что близится землетрясение, такое когда-то наблюдалось на Кавказе, но мой проводник-сван очень серьезно говорил, что это духи гор что-то не могут между собой поделить: «В это вреэмя лучше сыдэть дома и нэ висовыват нос, а нэ то будэшь и бэз носа и бэз нычего», – так он говорил, и мы день пережидали в его сторожке, где он обычно живет, когда охотится или пасет овец.
По всему выходило, что духи гор заметили ребят, и я стал пытаться привлечь их внимание в мою долину. Ковыляя от куста к кусту, падая и ругаясь, я собирал по веточке хворост и выкладывал его посреди долины в виде мальтийского креста. Спустя часа три мой крест вспыхнул, и я ходил вокруг него, взывая к духам гор и бросая в огонь крупу, изюм и лавровые листья…
К утру рокот прекратился и около полудня я увидел на вершине перевала двух людей. Они шли каждый сам по себе, не страхуя друг друга и не переговариваясь. Это было странно, я взял бинокль и, разглядев, узнал Бехли и Тимура. Вскоре они подошли к палатке и сели, опять же – каждый сам по себе. Первым заговорил Бехли:
– Жрать хочу!
– Сейчас будет, – ответил я.
– Не давай ему, – сказал Тимур, – пусть жрет то, что у нас украл!
– Ты чего, с дуба рухнул? – спросил я, а у самого холод прошел по всему телу. – Чего это ты наехал вдруг?
– Ты молчи, – сказал Бехли, – ты там не был, вот и молчи, жрать давай!
Я сел молча на землю и стал наблюдать, что будет дальше.
– Чего вылупился?! – закричал Тимур на Бехли, – Не жалоби меня! Он бы всех нас за собой утянул! Видал, какая глубина там?
Бехли молчал, а потом подскочил и с размаху ударил Тимура кулаком в лицо.
– Это ты, падла, подстроил, что он в воронку ушел! Я, гад, за тобой все время смотрел. Воронка там получилась, где ты круг протоптал! От волков, говорит, круг такой помогает. А какие тут волки? Тут, поди, как на Марсе, и червяков-то нету!
Тимур сел, отер лицо и затем заорал:
– Заткнись! Ты-то б уже не гавкал! Когда они появились, кто сопли распустил? Кто кричал, что это, мол, он меня сюда привел, заберите его, а меня не троньте. А? Или не было этого?
Бехли молчал, тупо глядя в землю.
– Молчишь, гнида? Вот и молчи! А кольцо я правильно протоптал, от нечисти, вроде тебя!..
Теперь они оба молчали, а я с ужасом смотрел сзади и понимал, что всему пришел законный конец. Я отчетливо понимал, что, по сути, передо мной сидят мертвецы, дни которых сочтены. Ни у одного из них не было вокруг тела никакого такого характерного свечения, как нет его у мертвого пня… Я достал фляжку спирта, налил в кружки и дал им обоим. Они выпили и почти сразу повалились и заснули крепким сном. Я сразу понял, что они уже, наверное, суток двое не спали, гонимые какими-то кошмарами, рожденными где-то в чреве того дьявольского места, издревле обходимого всякими путешественниками. Было также очевидно, что Кар погиб при каких-то странных обстоятельствах, перевернувших мозги моим бывалым друзьям.
Они проспали почти сутки, и затем мы двинулись в обратный путь. Нужно сказать, что по дороге обратно было много странного. Первое время нас сопровождал какой-то черный треугольник, который временами трансформировался в серебристый шар или даже – в тороид, и который улетал тотчас же после прочтения молитвы. Затем я стал замечать каких-то людей, неподвижно сидящих и глядящих на нас сверху. Они были в темных одеждах, и их было довольно трудно различить на фоне гор, но я постоянно чувствовал на себе их внимательный напряженный взгляд. Но все это ничего в сравнении с последним событием.
Мы пересекали афгано – советскую границу и это, как мне казалось, было намного проще, чем когда мы шли туда. Пограничники прошли, даже не взглянув в нашу сторону, когда вдруг Бехли поднялся во весь рост и побежал. Что говорить… Сначала последовали уставные окрики, а затем две автоматные очереди. Бехли упал вниз лицом и замер. Мы же двое суток отсиживались, и лишь затем перешли.
С Тимуром я больше не виделся, я лишь один раз встретился с его женой, и она показала мне его письмо. Это произошло примерно через полгода после нашего возвращения. Письмо было стандартное, с просьбой его простить и больше никогда не разыскивать. Жена говорила, что его уходу предшествовал рентгеновский снимок легкого, на котором обнаружилось пятнышко неправильной формы. Врачи отводили глаза, что-то мямлили насчет бронхита, говорят, что Тимур, чуть не побил рентгенолога, и тогда тот рассказал ему все. Что может быть страшнее смерти? Только жалкая, позорная смерть на глазах у всех. Как мог Тимур позволить людям жалеть себя, лгать, а затем умереть в жутких болях, беспамятстве, наркотическом бреду… Нет, это было невозможно. Он заранее купил билет на самолет, а затем, когда все ушли на работу, он позвонил из автомата на улице, убедился, что дома никого, зашел, взял свой походный скарб и ушел навсегда. Теперь все его близкие находятся в странном положении, ибо он лишил их права на свою могилу, более того, даже поминки теперь – это занятие не для них, ибо неизвестно жив ли он или же мертв. Вдруг врачи ошиблись, и на снимке и впрямь был виден бронхит? Я знаю, куда он пошел, приземлившись на забытом Богом аэродроме. Мы были там довольно давно. После долгого трудного дня, он, снимая с себя мокрую куртку, вдруг совершенно серьезно сказал, что здесь он, наконец, нашел то место, куда можно было бы прийти умереть. Тогда я был слишком уставшим, чтобы воспринимать все сказанное серьезно, и лишь теперь я совершенно точно знаю, куда он пошел. Нет, я вам ни за что не открою, где находится это место, ибо каждый человек может умереть там, где он хочет.
Уход Тимура явился последним звеном в цепи этой печальной и во многом поучительной истории. С тех пор более ничего не происходило, но я всякий раз с затаенным дыханием думаю, а что если и на этот раз я оказался слишком наивным, полагая, что это последнее звено в цепи тех печальных событий, и то странное место в Гималаях уже окончательно забыло о нас …