В скромном, беленьком домике, у Дипилонских ворот, в пышноотцветающих Афинах III века до Р. X., тихо живет, тихо умирает, как ясная, на безоблачном небе, заря, неисцелимо-больной мудрец. В теплые зимние дни его выносят на солнце, в жаркие, летние, – в свежую тень. Люди собираются к нему, как осенние пчелы – на последний цветок, и жадно впивают мудрые, тихие речи, как мед.
Вечно-страдающий, вечно-блаженный, он учит людей побеждать страдание тихой и мудрой усмешкой над жизнью и смертью, над злом и добром, над людьми и богами, – надо всем. Боги, – учит, – как светлые тени в Елисейских полях, как дневные звезды, незримые людям, живут в Междумирьях, – недвижных, между веками движения, вечностях, ясных, между бурями, затишьях, сладостных, между болями, успокоениях, – Блаженных Островах, Атлантидах. Сущие – несущие, мертвые – бессмертные, в судьбах людей не участвуют. Тщетны молитвы, – никто их не слышит; жертвы напрасны, – их не принимает никто. Люди одни. Есть ли боги, нет ли богов, все равно, человек сам себе Бог. И с тихой улыбкой мудрец умолкал.
Кто это? Первый человек, «победивший страх богов», Эпикур (Зелинский. Древнегреческая религия, 127). Вся языческая древность кончается этою мудростью неисцелимо-больного. Начал Сократ, продолжал Эпикур, кончил Лукиан-Лукреций; кончают и все, до наших дней, «люди-боги».
XII
Так же как Сократ, Эпикур отказался бы от посвящения в Елевзинские таинства. Лет через четыреста, не отказался император Адриан; но, посвященный, издевается над верой в богов и поет, умирая, веселую песенку:
Душенька сирая, бедная,
Тела гостья недолгая,
Ныне куда убегаешь ты?
Бледная, зябкая, голая,
Больше не будешь играть!
Animula, vagula, blandula,
Comes hospesque corporis
Quae nunc abibis in loca?
Pallidula, frigida, nudula,
Nec, ut soles, dabis jocos.
(Champagny, Les Antonins, 1863, II, v. p. 100)