сказано в надписи на елевфернской скрижальце. Что за грусть в этом «радуйся»! Точно и здесь, в светлом Элизии, темная дымка заволакивает все. Да и в той петилийской надписи, как жуток «белый кипарис», точно поседевший – от какого ужаса?
«Чистый от чистых, гряду я к тебе, Царица подземная, и к тебе Евклис, Евбулей, и к вам, все боги подземные.
Ибо некогда и я хвалился тем, что рожден от вашего рода блаженного,
но Парка и прочие боги бессмертные смирили меня звездно-блистающим громом.
Излетел я из страшного круга, многострадального, и быстрой стопою вступил в желанный венец…
Счастлив, о, счастлив ты, сделавшийся богом из смертного, в молоко матки упавший козленок»! —
сказано в другой петилийской надписи (P. Foucart, 67).
Вспомним Аттиса, «Пастыря белых звезд», белых коз – душ человеческих, у Млечного Пути, Галаксии: души, вслед за Пастухом своим, нисходят на землю – рождаются – падают в земные тела, а выходя из них, умирая, возвращаются туда, откуда пришли – падают обратно в Млечный Путь – в молоко матери – Небесной-Подземной, Урании-Хтонии: «путь вверх и вниз – один и тот же путь». Вот что значит «в молоко матки упавший козленок», и елевзинское причастие кикеоном – молоком с медом, пищею новорожденных – воскресших в вечную жизнь (Dietrich, 35. – Reinach, 35. – Carcopino, 313).
Первые христиане, как мы узнаем от бл. Иеронима и Тертуллиана, сохранили то же причастие: «Трижды погружаемся в воду купели и, выйдя из нее, вкушаем смесь молока с медом, lactis et mellis concordiam pregustamus» (St. Hieronym., Altercatio Lucif. et orthodox. —Tertuil. de corona militis, III).
Это и значит: сколько бы горчицей ни мазали грудь языческой матери, помнят христианские младенцы молока ее сладчайший мед.
XXXI
«Свечение», photismos, так называлось то, что происходило в Елевзинских таинствах, после «сошествия в ад» (Fracassini, 56). Здесь уже начинается вторая Дионисова часть мистерии, но, так как нельзя понять первой без второй, скажем о ней кое-что заранее.