Бог в растении – это поняли критяне так, как, может быть, никто никогда. Всюду на резных камнях и росписях – поклонение богу Дереву – плакучей иве, кипарису, лозе, явору. Жертвенник – перед входом в часовеньку, в «заповедной ограде», abaton, и тут же деревцо – растение-дитя так же как бог-дитя; жрицы, со священною пляскою, вырывают его из земли с корнем, – убивают, приносят в жертву; или деревцо – на самом жертвеннике, как заколаемый бог-животное (Dussaud, 347); или между святыми рогами закланного бога Тельца: как бы четыре ступени восходящей жертвенной лестницы – растение, животное, человек, бог (Evans, Palace of Minos, 161).
На овальной печати золотого Микенского перстня, голая жрица-плясунья вырывает – убивает деревцо, и сама убивается, плачет над ним, как мать – над умирающим сыном или невеста – над женихом, а с неба слетает к Деревцу Голубь, мы уже знаем, какой (Evans, Mycenaean tree and pillar cult, 101).
В глиняных чанах-гробах, pithoi тоже растут деревца, напоминая о том, что воскресший выйдет из мертвого, как растение из зерна (Dussaud, 412). В росписи на саркофаге Hagia Triada, Древо Жизни зеленеет перед мертвым, выходящим из гроба (Evans, 1. c., 439–441).
Когда началось поклонение богу Злаку или Дереву, мы не знаем, но можно проследить его до III тысячелетия на Крите, и, может быть, до IV–V – в Египте и Вавилоне; кончилось же оно только вместе с Адониями, в III–IV веке по Р. X.
XXVIII
Вспомним Гильгамешев Злак Жизни, на дне океана, райское Древо Жизни, Еноха, на «Закате всех солнц», золотые плоды Геракла, в саду Гесперид-Вечерниц, глиф маянских письмен – человека-дерево, растущее из вод потопа, и, наконец, в изваянии Кесарии Филипповой, всеисцеляющий Злак, прозябший у ног Иисуса; вспомним все это и мы прочтем еще один исполинский, по всему земному шару, во всех веках-эонах, начертанный символ – Древо Жизни.