* * *
В чем заключалась эта связь, до меня дошло десятки лет спустя. На этот раз «диалог с самим собой звучал так.
– Что такое Ци-Гун?
– Это работа ума.
– Что требуется для эффективной работы ума?
– Максимально возможная концентрация.
– Правильно. А вспомни, было ли такое, чтобы на занятиях у Миня ты позволил себе ослабить уровень сосредоточения, потерять внимание?
– Нет, никогда!
– Врешь, один раз было. На самом первом занятии. Вспомнил?
– Правда, было.
– Чем закончилось, помнишь?
– Еще бы, получил три раза, по нарастающей. Первый раз по колену. Видимо, я не понял урока и последовала вторая демонстрация: уже пяткой по морде. И это при том, что Минь никогда не поднимал ногу выше уровня промежности, говорил, что это гимнастика, а не боевое искусство. Но тут, видимо, не выдержал и врезал для полной, так сказать, наглядности. Очевидно, он решил, что я и на этот раз не понял, и через несколько минут последовал третий контакт: двумя пальцами в глаза. Намек был простой: или приспосабливайся, или уходи. Совсем.
* * *
Так что после первой встречи я уже никогда не ослаблял концентрации. Разумеется, свою строго отмеренную дозу я получал каждое занятие, но никогда более по невнимательности. Работало это так: вошел в зал – завязал пояс, сосредоточился; вышел из зала – развязал пояс, перешел в нормальное состояние сознания.
Очень напоминало таксистскую байку:
– Когда таксист может расслабиться? Когда отвезет и высадит последнего пассажира?
– Ни в коем случае. Только когда поставит машину на стоянку и отойдет от нее на 10 метров.
Получалось, что в систему был встроен чрезвычайно эффективный Ци-Гун, который не просто там был, но пронизывал ее всю от начала до конца. Не знаю, как он назывался (Минь не говорил), поэтому я сам дал ему имя и даже не одно, а сразу три: «Ци-Гун концентрации сознания», или «Ци-Гун здесь и сейчас», или «Ци-Гун боли».
Причем эти названия имеют совершенно логическое объяснение, которое звучит примерно так. Когда человеку причиняют боль (или когда в любой момент ее могут причинить), он делает все возможное для того, чтобы ее избежать. Чтобы это делать эффективно, он должен пребывать в состоянии полного сосредоточения, полной концентрации сознания. Иначе говоря, в состоянии, известном как «здесь и сейчас». Это состояние является важнейшей целью многих практик, но едва ли есть более эффективный способ его достижения, чем тот, который мне ежедневно демонстрировал Минь. Куда уж эффективнее: достаточно было выйти из этого состояния на мгновение (намного меньше секунды), что-то вспомнить, увидеть, услышать что-то ненужное, постороннее. В общем, стоило отвлечься, как наказание следовало незамедлительно, можно сказать, тоже в стиле «здесь и сейчас».
Степень эффективности такого «Ци-Гун для ума» была очень высокой. Причин тому я видел несколько.
• Очень высокий уровень мастерства учителя, который подбирает степень воздействия и дает ученику «выжить», если тот все делает правильно.
• Безвыходность ситуации. Ученику просто некуда деваться (разве что только совсем бросить занятия). Он точно знает, что его будут бить, бить умело и столько, сколько учитель сочтет нужным для достижения необходимого «воспитательного воздействия». Поэтому его задача не избежать побоев (это неизбежно), а минимизировать их количество и болезненность. А сделать это он может, только находясь в состоянии полного и ежесекундного осознания происходящего («здесь и сейчас»).
• Система «умных» ударов. Если бы («если бы», потому что «недопущение» посторонних на занятия было одним из первых условий, поставленных Минем) посторонний человек попал на занятия, он бы решил, что ученика сейчас изувечат. Уж очень болезненными были удары. Однако, когда десятки лет спустя я начал все это анализировать, я вспомнил, что за годы занятий с Минем у меня не было ни одной серьезной травмы, несмотря на то что в конце каждого занятия он работал со мной в полный (точнее, в почти полный) контакт. Стало понятно, что методы, которые он использовал, только казались варварскими: касание и ученик падает, стараясь заорать не слишком громко (Минь не любил, когда ученик показывает слабость или страх, так что вполне мог и добавить). На самом деле способ обучения был весьма утонченным: очень больно, но совершенно не вредно для здоровья и не мешает заниматься. После занятия все болит, но на следующий день вроде все уже вполне терпимо. Работая с нами, тяжелыми «потрясающими» ударами в голову Минь вообще не пользовался. Видимо, хорошо понимал, что такое сотрясение мозга. А зачем ему ученики с «отбитыми мозгами»? Воин может быть хромым, не слишком сильным физически, даже (говоря это, Минь хитро подмигивал) импотентом. Дураком или тугодумом – нет. Медленно думает – быстро умрет.
• Как это ни странно, но такой подход (возможно, мне это только казалось) способствует успокоению ума и даже улучшению характера. Со стороны кажется полным бредом: человек, которого много бьют, должен становиться все злее и раздраженнее. Но есть важный секрет, который заключается в том, что нужно знать, как это делать. Если человека бьют со злобой, желая причинить ему боль, оскорбить, нанести вред здоровью, то любой «не ангел» (а ангелы встречаются нечасто) рассвирепеет.
В самом начале своей «Карате-карьеры» я попал к местным умельцам, которые у себя на занятиях установили некое подобие (надо сказать, весьма удачное) армейской дедовщины. Благо могли себе позволить – конкурентов в то время у них не было, так что желающих заниматься было так много, что зал не вмещал. Поэтому можно было совместить приятное (унижение учеников) с полезным (зарабатывание денег). В результате так называемых младших учеников гоняли почем зря, отрабатывали на них приемы и ставили их в спарринг со «старшими».
Теоретически считалось, что спарринг длится строго определенное время, проходит без контакта и под наблюдением судьи. Иногда так и было. Однако младшие попадались разные: были среди них спортсмены (борцы и боксеры), были уличные хулиганы, привычные к драке и не приученные уважать кого-то только за то, что он сам себе повязал черный пояс, были просто твердолобые упрямцы, не признававшие ничьего авторитета и готовые попробовать этот самый авторитет «на зуб». Учитывая, что старшие (это я понял примерно через полгода – год) и сами были невеликими мастерами, спарринг не всегда проходил по «положенному» сценарию, который я называл «старший торжественно бьет младшего, а тот с низким поклоном и слезами благодарности принимает побои». Иногда (достаточно нечасто, но бывало) случалось, что младшему удавалось достать старшего: ударить, подсечь, бросить. Вот тут и начинался настоящий цирк. Про «бесконтакт» и время все забывали, судья (тоже, разумеется, из старших) незаметно исчезал, и начиналась нормальная драка, основной целью которой было несомненное и прилюдное унижение «младшего».
Мастер Минь все делал совершенно иначе. Процесс избиения младенцев (простите, учеников) был обставлен совершенно иначе. Во-первых, все было «по-семейному»: никаких зрителей, никого чужого, никто никого при публике не унижает. Во-вторых, все спокойно, я бы сказал уважительно. Минь пояснял это так: «Я не могу вас не бить – не научитесь. Во Вьетнаме я своих учеников еще больше бью (интересно, куда еще больше-то?). Но это на занятиях. А когда мы вышли из зала, я вам не мастер, а вы мне не ученики. Мы друзья».
В результате все воспринималось как-то совершенно буднично. Ну побили, но это для моего же блага (в учебных, так сказать, целях). А вообще мы друзья (кстати, именно так оно и было). В результате ни злобы, ни гнева, ни обид ни у кого не возникало. Да и характер становился заметно спокойнее, я бы сказал, рассудительнее и сосредоточеннее. Поэтому я дал этому методу обучения еще одно название: «Ци-Гун хорошего характера». А что, побои, нанесенные дружелюбной рукой, вовремя и за дело, способствуют улучшению характера, как ничто другое.
Чтобы в дальнейшем «исключить исключения» вроде того, которое представилось мне в случае с методом мастера Миня, я решил расширить свое определение Ци-Гун (как «работа с энергией») так, чтобы оно включало подобные случаи.
Сделать это оказалось на диво просто. Любой Ци-Гун включает три урегулирования (действия, которые необходимо произвести для того, чтобы практика была успешной): ума, дыхания и тела. Поэтому мое новое определение Ци-Гун получилось не сложнее предыдущего: «Ци-Гун – это любое действие, обеспечивающее улучшение работы ума, дыхания или тела».
В таком контексте метод мастера Миня, обеспечивающий мгновенное сосредоточение ума и приведения его в состояние «здесь и сейчас», тут же переставал быть исключением, которым он казался мне раньше. Мало того, множество разных занятий превращалось в Ци-Гун.
Например, мой папа, придя с работы и пообедав, вместо того чтобы заниматься домашними делами, как положено всякому нормальному человеку, садился «делать цацки» (так неодобрительно называла этот процесс моя бабушка). «Делание цацок» являло собой процесс очень многосложный, требовавший отдельного места, инструментов и, самое главное, времени «чтобы никто не трогал». Вообще говоря, именно это и есть требования к самому настоящему Ци-Гун высшего уровня. Нужно иметь инструменты (метод), специальное место и время, где и когда никто не будет беспокоить.
Так много всего было нужно потому, что папа много чего и делал (Ци-Гун высшего уровня!). При этом, если модели (деревянные корабли и металлические автомобили) в принципе мог сделать любой ремесленник достаточно высокой квалификации, то деревянные скульптуры и оловянные солдатики требовали большого художественного таланта.