ТАГАНСКИЙ ПЕРЕКРЕСТОК

бокал. Снова на девушку — помады на ее губах не было.
     — Что ты ешь?
     — То, что принес Сан Саныч. — Ее голос дрогнул. — Он ворует и кормит нас украденной едой. Ничего другого нам нельзя.
     — Вас? Кого вас?
     — Меня и… Нас четверо, сейчас четверо…
     Настя наконец решилась, собралась с духом и заговорила быстро, торопливо, словно боясь, что Игорь поднимется и уйдёт. Оборвет ее монолог. Не дослушает. Рассмеется. Она говорила быстро, но убежденно, без малейшего сомнения в словах:
     — Самое сильное проклятие на Земле — материнское. Самое тяжелое, самое ужасное. Ни одна мать не должна желать вреда своему ребенку. Ни при каких обстоятельствах! Это главный закон. Вечный закон. Один из принципов мира. И если его нарушить, последствия будут страшными.
     — Что за сказки? — пробормотал сбитый с толку Тареев..
     — Люди делали все, чтобы забыть слова проклятой формулы. Никто, ни темные колдуны, ни ведьмы, ни шаманы, никто не рисковал связываться с этим страшным заклинанием. Материнское проклятие бьёт по всем, кто к нему прикоснется, и его формула давно исключена из книг. Но иногда ее произносят — Настя всхлипнула. — По незнанию, случайно. Я верю — случайно! Иногда, в пылу ссор, матери невольно озвучивают древнюю формулу, не понимая, что она работает! Не думая… — Губы девушки дрожали все сильнее, но она старалась не сбиваться. — Ребенка, на которого легло материнское проклятие, ждет страшная участь. Особенно некрещённого ребенка, за которого совсем некому заступиться. Проклятый родной матерью, он становится отверженным, парией.
     — Настя, Настя! — Игорь потянулся и взял девушку за плечо. — О чем ты говоришь? Что за ерунда? Какие колдуны? Какая формула?
     — Моя мать прокляла меня, — бесцветным голосом продолжила Настя. — Случайно! Конечно, случайно, она не понимала, что творит, но теперь никто не в силах отменить действие формулы. Я помню этот день. Я помню, как испугалась, услышав ее слова. — Девушка взяла бокал, на котором остался след чужой помады, и сделала глоток сока. — Я плакала всю ночь. — Еще один глоток. — Я плакала очень тихо, под одеялом, чтобы никто не слышал. — Настя поставила бокал на стол. — А утром пришел старик, Сан Саныч, и увел меня с собой. Ребенку, носящему материнское проклятие, запрещено оставаться в родном доме.
     — При чем здесь старик? — нахмурился Тареев.
     — Сан Саныч обязан заботиться о нас. Таково его наказание.
     — За что?
     — Он подарил формулу людям. — Девушка помолчала. — За это ему никогда не будет прощения.
     Тареев покачал головой, огляделся — к счастью слова Насти не долетели до соседних столиков, и переспросил:
     — Вечно?
     — Сан Саныч дает нам кров, ворует для нас еду и одежду. Он обязан заботиться о детях, которые прокляты из-за него.
     Игорь посмотрел на красный ободок на стекле бокала.
     — Ворует еду?
     В памяти всплыла вчерашняя сценка в кафе: «Официант, где мой бифштекс?» А взгляд Тареева нашел надкусанное пирожное.
     — Мы имеем право только на проклятую пищу, только на проклятую одежду… — Настя опустила голову. — У меня никогда не было платья, купленного для меня, понимаешь, именно для меня! Все, что приносит Сан Саныч, — чужое. Проклятое воровством. Мы не имеем права ни на одну чистую вещь. — Она подавила рыдания, глубоко вздохнула и совсем тихо закончила: — Прости, что я к тебе пришла.
     Бред, бред, девчонка явно больна! Шизофреничка! Плюнуть и бросить! Как там говорил Сан Саныч: «Когда встретите свою вторую половинку, бегите изо всех сил!»
     Тареев закурил сигарету и посмотрел на Настю.