ТАГАНСКИЙ ПЕРЕКРЕСТОК

на электричке, затем, сойдя на небольшом полустанке и выбравшись на шоссе, поймали частника, которому Орешкин отдал почти все остававшиеся деньги. Последние пару километров прошагали пешком — Зарема посоветовала не афишировать перед незнакомцем конечную точку маршрута.
     — Странное ощущение, — пробормотал Димка. — Я иду убивать людей.
     — Я иду убивать, — поправила его девушка.
     — Нет, — мотнул головой Орешкин. — Иду я, а ты лишь выполняешь мой приказ.
     — Не думай об этом.
     — Не могу.
     — Они тебя в покое не оставят.
     — Знаю. — Димка в очередной раз посмотрел на перстень. — Но все равно не могу не думать. Ведь я — не они.
     — И это хорошо, — после паузы произнесла Зарема. — Мне приятно помогать тебе.
     — Но…
     — Подожди! — Девушка остановилась, прислушалась и приказала: — Прячься!
     В весеннем сосновом бору трудно найти укрытие, пришлось отбежать довольно далеко от дороги и присесть на корточки за толстыми стволами, чтобы люди, сидевшие в пронесшихся автомобилях, их не заметили.
     — Казибековы?
     — Да. — Зарема осмотрелась. — Пойдем вон туда.
     Метров через пятьдесят они вышли к небольшому, почти круглому озеру. Увидели край особняка, ступеньки, ведущие к воде, пирс с пришвартованным катером.
     — Жди меня здесь. Там опасно.
     Орешкин молча кивнул.
     Со стороны дома донеслись первые выстрелы.
    
* * *
    
     Бывает так, что за серостью будничных дней мы забываем о том, что можно радоваться самому факту — ты живешь. Бывает так, что камни большого города холодят душу, наполняют ее тоской и заставляют опускать плечи. Бывает, что гаснет огонь в глазах и ты считаешь жизнью лямку, которую тянешь. И забываешь, что сегодняшний восход солнца уже никогда не повторится, а завтрашний день не будет похож на вчерашний. Забываешь, сколь много зависит лично от тебя. Ты теряешь уверенность, теряешь мечты, а ведь они никуда не исчезают. Ты меняешься… Забываешь о том, что силен, лишаешься огня, впрягаешься в лямку. И видишь впереди лишь серую мглу. Или дно стакана…
     — Я могу, — прошептал Димка, глядя на спокойную поверхность воды. — Я знаю, что могу. Я сам.
     Кто-то просыпается сам. Кому-то нужна встряска. Ведь не каждый может взглянуть на себя со стороны, далеко не каждый. На берегу лесного озера, сидя на бревне и прислушиваясь к выстрелам, Орешкин понял, что проснулся. Что снова стал настоящим. Тем самым Димкой, который верил в себя и готовился бросить вызов всему миру. И еще он понял, что ни за что теперь не отпустит свое настоящее «Я».
     — Я могу. Я могу!
     Поглощенный своими мыслями, Орешкин даже не заметил возвращения Заремы, не обратил внимания на то, что перестали звучать выстрелы. Но даже не вздрогнул, когда девушка неожиданно присела рядом.
     — Все кончилось?
     — Да, — односложно ответила Зарема. Подумала и добавила: — Теперь тебе никто не угрожает.
     — И что дальше?
     — Ты — господин. Приказывай.
     «От меня зависят судьбы людей. Судьба Заремы, судьбы тех, кто встретится по дороге. Я силен. Но я или Зарема? Кто из нас сильнее? Я могу избить и изнасиловать ее — она останется покорной и преданной. Я могу любить ее…»
     Короткое воспоминание — сплетенные в ванной тела — и ощущение безграничной нежности.
     «Нежность — это все, что у меня есть…»
     «Я могу любить ее,