Большуха сорочьи выходки прилюдно хаяла, уговорами укоряла, кулачищем своим увесистым размахивала, но и решительно не пресекала, мотивируя это тем, что она, тварь природная и просто так без повода ни клюнет ни обсерит нечаянно, а раз случилось что от неё непотребное, то поделом и за дело.
Так вот эта засеря пернатая, ещё до рассвета, бойко прыгая и шурша напольным сеном словно перекормленный боров, злобно лаяла как собака на входную шкуру. Вековуха цыкнула на неё спросонок, затем даже чем-то наотмашь швырнула что попало под руку, но чем не помнит, запамятовала, но промазала. А та всё равно не угомонилась словно в неё вселилась какая-то нежить и буйствует в сорочьей башке.
Дануха кряхтя попыталась встать с постели на свои больные ноги, но приставленная к лежанке клюка качнулась и рухнула прямо на ступни, опущенные на пол, ударив по пальцам. Вековуха от неожиданной боли узорно выругалась, и притом матюки подобрались прямо на загляденье, аж самой понравилось. Лишь заслышав забористый мат разгневанной хозяйки птица быстрыми скачками допрыгав до входной шкуры, юркнула наружу во двор.
В жилище царил полумрак. Только угли очага тускло мерцали малиновым отсветом. Вековуха всё же встала. В раскорячку до топала до очага грузно переваливаясь с ноги на ногу и размахивая руками словно птица крыльями, помогая себе в неуклюжем перемещении.
Покормила домашний очаг сухими чурками. Дунула на угли. Вспыхнули огоньки пламени. Задёргались язычками, запрыгали переполненные радостью нового дня, в отличие от своей озлобленной хозяйки, от одного выражения лица которой вся домашняя полужить в страхе по углам попряталась.
Довольно просторная нора осветилась блёклым светом прыгающих из стороны в сторону язычков крохотного костерка под большим плоским камнем. Осмотрелась, не понимая, что это крылатое отродье могло так вы бесить. Ничего не обычного ни увидела. Прислушалась. Ночной ор сверчков с лягушками снаружи был вполне естественен и не настораживал. Ночь казалась обычной, никем не пуганой.
Вернулась к лежаку. Кряхтя подобрала старую клюку и тяжело, с трудом переставляя больные и ни в меру раздутые ноги поковыляла вслед за «сорочьим наказанием».