Рыжая на волне короткой девичий памяти, напрочь забыв всякий страх, со злобой метнула на мужика сверкающий яростью взгляд, поджав губки в высшей степени стервозности, но тут же упёрлась в ещё более зверские глаза. Мгновенно дёрнулась как от удара в лоб, запаниковала, наконец-то вспомнив кто она и где находится, и уходя от неминуемого удара, морального или физического, ей как-то было без разницы как её будут бить, быстро юркнула в кибитку, понимая каким-то внутренним чутьём, вот теперь уже точно ничего хорошего ждать не приходится. Вернулся страх перед зверем, он вновь стал сволочью, превратившись в изначального урода, что только и делал что пугал, делал больно и издевался.
Прошла куда указал, потупила взгляд, уставившись в пол, застеленный соломой. Даже не предприняла попытки оглядеться по сторонам, и рассмотреть помещение. К ней вернулся сковывающий ужас что был в самом начале, когда он сбросил её с повозки за ногу. Молодой ариец, только что казавшийся ей ласковым и заботливым, снова превратился в злого людоеда, и от него повеяло холодом смерти. Зорька аж всем своим голым телом, особенно задницей почувствовала опасность. Неужели его так разозлила безобидная шалость с этими мальчишками, спрашивала она себя, вспоминая скрученную фигу.
Мужик приказал сесть на лежак. И как только рыжая пристроилась на застеленные шкуры, он с какой-то озлобленностью как ярице показалось, с силой швырнул ей на голову меховое одеяло
Зорька вздрогнула, думая, что он её ударил, запаниковала от наступившей темноты. Тут же с ошарашенными глазами вынырнула из накинутого покрывала, и сообразив в чём дело торопливо закуталась в него по самый нос, почувствовав при этом хоть какую-то эфемерную защиту. Ну, или, по крайней мере, возможность в нём укрыться, рассуждая по детской наивности, что, укутавшись с головой, потеряется. И раз не видит злого мужика, значит спряталась.
– Ешь. Голод не тётка, и голову не забивай, пока. Сначала еда, – потом разговоры.
– О чём? – машинально и не задумываясь ляпнула рыжая, и получилось это по интонации с неким вызовом, и больше походило: «да пошёл ты, мразь».