Ряженые мало-помалу начали оживать. Продолжая стоять на четвереньках принялись шевелиться и поползли кто куда, как слепошарые, постоянно друг с дружкой сталкиваясь, от чего кто-то резко пугающе взвизгивал, кто-то рыкал басом в озлобленном оскале, словно каждое их столкновение доставляло нестерпимую боль или жутко обижало непонятно чем. Только этот визг с рыком по тону уже пацанам не принадлежал. Это было что-то не человечье.
Постепенно шутовство перерастало в естество. Их движенья становились резкими, агрессивными. Голоса огрубели до низких тембров, выхолаживая кровь. В один миг разодетые пацаны превратились в лютого зверя, забивая бабий хор с их писком, леденящим душу воем и рыком, наполняя округу Нахушинского баймака ужасом.
Ещё бы чуть-чуть и вцепились бы друг другу в глотки устроив грызню меж собой. Дануха ни один девяток раз проводившая этот зимний ритуал, и то поначалу опешила, а вот Данава наоборот, вместо ступора нервно задёргался и довольно быстро взял беснующихся под контроль, хотя сделал он это скорее со страха, чем осознано. Это было видно по его обескураженному лицу, что изуродовало татуировки и ритуальные шрамы гримасой безвыходной паники.
Дануха давненько не видала братца в таком нешуточном испуге. Он накинулся на них и принялся орать, переходя в своих воплях чуть ли не на девичий визг, и при этом лупил их без разбора посохом, вернее черепом, что был на его оконечности.
Получив по башке вот такое «благословение», нежить впадала в некое оцепенение. Лишь после того, как огрел каждую, а кой-кого с перепуга и не по разу, у костра восстановился мало-мальски приемлемый порядок.
Только бабий карагод на всё это безобразие никак не среагировал, продолжая всё так же мерно шествовать с отрешёнными от всего мира лицами, и распевать свою странную никому не понятную песнь.
Брат с сестрой посмотрели друг на друга, но каждый по-разному. Дануха с тупым непониманием происходящего, Данава с выражением обессилившего. Один в один его взгляд был похож на мужика после тяжкого Кокуя, умоляюще смотрящего на бабу в блаженной надежде сбежать от неё проклятущей быстрее своих резвых ножек куда по далее.