— это высший порядок
вручил дар Августину и Канделярии, — продолжала она, опуская взгляд на
меня. — он помог им в момент рождения. Канделярия оплатила часть своего
долга, став моей служанкой. Она наилучшая служанка.
Донья Мерседес подошла к двери, но прежде чем выйти, повернулась ко
мне и Канделярии. Ослепительная улыбка сияла на ее лице. — я думаю, что в
какой-то мере ты задолжала еще большую долю, — сказала она. — так что
всеми средствами старайся оплатить долг, который ты имеешь.
Долгое время никто из нас не сказал ни слова. Две женщины
вопросительно смотрели на меня. Мне пришло в голову, что они ждали той
минуты, когда я создам очевидную связь — очевидную им. Просто Канделярия
родилась ведьмой, а Августин — магом.
Донья Мерседес и Канделярия слушали меня с сияющими улыбками.
— Августин сумел создать свои собственные звенья, — объяснила донья
Мерседес. — у него есть прямая связь с высшим порядком, который является и
колесом случая и тенью ведьмы. Чем бы он ни был, он заставляет вращаться
это колесо.
* ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ *
24
Я и Канделярия сидели за кухонным столом. Над нами светила тусклая
лампочка. Канделярия изучала глянцевые картинки журнала, который я
принесла для нее. Я прослушивала свои записи.
— Тебе не кажется, что кто-то стучит в переднюю дверь? — спросила я,
снимая наушники.
Совершенно не замечая моих слов, она показала мне картинку с
белокурой манекенщицей. — я не могу решить, какая девушка нравится мне
больше, — размышляла она. — если я вырежу это, я испорчу вторую на другой
странице. Там брюнетка гуляет по улице с тигром на поводке.
— Я выбрала бы ту, что с тигром, — продолжала я. — в журнале
полным-полно блондинок. — я коснулась ее руки. — слушай, кто-то стоит у
дверей.
Это на секунду оторвало Канделярию от журнала, и в следующий момент
она поняла, что действительно кто-то стучит в дверь. — кто бы это мог быть
так поздно? — безразлично шепнула она, вновь переводя свой взгляд на
глянцевые страницы.
— Может быть, это пациент. — я взглянула на свои часы. Уже было около
полуночи.
— Ну нет, моя радость, — спокойно сказала Канделярия, смерив меня
взглядом исподлобья. — никто не приходит в такой час. Люди знают, что
донья Мерседес никого не лечит так поздно без крайней необходимости.
Я хотела сказать, что, возможно, это и был тот крайний случай, но
стук раздался снова, на этот раз более настойчивый.
Я заспешила в переднюю. Проходя мимо комнаты целительницы, я секунду
колебалась, размышляя над тем, надо ли дать знать Мерседес Перальте, что
кто-то ждет у двери.
Уже третий день она не выходила из этой комнаты. День и ночь она жгла
свечи на алтаре, выкуривая сигару за сигарой, и с восторженным выражением
на лице читала непонятные заклинания до тех пор, пока стены не начинали
вибрировать от звуков. Она полностью игнорировала мои вопросы, но,
кажется, приветствовала те небольшие перерывы, когда я приносила ей еду и
настаивала на том, чтобы она отдохнула.
Новый стук заставил меня поспешить к парадной двери, которую
Канделярия всегда запирала с наступлением темноты. Это было совершенно
излишне, так как тот, кто захотел бы войти в дом, мог пройти через
открытую кухню.
— Кто там? — спросила я, открывая железную задвижку.
— Генте де паз (мирные люди), — ответил мужской голос.
Удивленная тем, что кто-то в ответ произнес искаженную слабым
акцентом устаревшую формулу приветствия времен испанских завоевателей, я
автоматически ответила в требуемой манере: — храни нас дева Мария, — и
открыла дверь.
Высокий седой мужчина, прислонясь к стене, смотрел на меня так
озадаченно, что я даже рассмеялась.
— Это дом Мерседес Перальты? — спросил он неуверенным голосом. Я
кивнула, изучая его лицо. Оно было не таким морщинистым, скорее его
опустошило какое-то горе или боль. Его водянистые голубые глаза окружали
черные пятна возраста и усталости.
— Мерседес Перальта дома? — спросил он, заглядывая мимо меня в
затемненную переднюю.
— Она здесь, — ответила я. — но она не принимает людей так поздно.
— Я долго кружил по городу, размышляя идти сюда или нет, — сказал он.
— мне нужно видеть ее. Я ее старый друг и старый недруг.
Вздрогнув от боли и отчаяния, которыми был наполнен его голос,