был ли мальчик загипнотизирован успокаивающими
прикосновениями Августина, когда тот массировал встревоженное маленькое
личико, или его мягким голосом, когда он читал заклинания. Но через
некоторое время малыш уснул. Августин же приступил к наиболее важной части
своего лечения. Для остановки кровотечения он приложил к ране припарку из
листьев, смоченных в чистом тростниковом ликере. Затем он приготовил
пасту, которая, как он утверждал, должна была залечить рану в течение
десяти дней, не оставив даже шва.
Воззвав к руководству Христа, Августин брызнул несколько капель
молочной субстанции на раковину. Медленными ритмичными движениями он начал
дробить раковину широким деревянным пестиком. Через полчаса он получил
чуть меньше половины чайной ложки зеленоватой, с запахом мускуса,
субстанции.
Он осмотрел рану еще раз и, сжав порез пальцами, закрыл его и
тщательно наложил сверху пасту. Шепча молитвы, он искусно перебинтовал
ногу полосками белой материи. Довольная улыбка осветила его лицо. Он
передал спящего мальчика в руки отца и приказал приводить его каждый день
на перевязку.
После обеда, убедившись, что пациентов сегодня больше не будет,
Августин предложил мне прогуляться во дворе. Его лекарственные растения
росли аккуратными рядами, расположенные в том же порядке, что и банки на
столе и полках в его рабочей комнате. В дальнем конце двора у бревенчатого
сарая стоял старый керосиновый холодильник.
— Не открывай его! — закричал Августин, крепко сжимая мою руку.
— Как бы я смогла? — обиделась я. — он же на замке. Какие тайны ты
хранишь в нем?
— Мои чары, — прошептал он. — ты знаешь, что я практикую колдовство?
— в его голосе сквозила насмешка, но лицо оставалось хмурым. — я
специалист по лечению детей и наведению чар на взрослых.
— Ты действительно практикуешь колдовство? — спросила я с недоверием.
— Не будь тупой, Музия, — выругался Августин. Он помолчал секунду, а
затем выразительно добавил: — донья Мерседес наверно говорила тебе, что
другой стороной целительства является колдовство. Они идут бок о бок, так
как одно бесполезно без другого. Я лечу детей. Я околдовываю взрослых, —
повторил он, постукивая по крышке холодильника. — я добр к тем, и к
другим. Донья Мерседес говорит, что однажды мне придется околдовывать тех,
кого я лечил в их юные годы. — он засмеялся, увидев мое испуганное лицо. —
я не думаю, что это возможно. Но пусть нас рассудит время.
Мне понравилась его открытость, и я рассказала ему то, о чем думала
целый день. О том, что я видела и слышала его этой самой ночью.
Августин слушал внимательно, но его взгляд ничего не выражал.
— Я совершенно не могу понять, что произошло, — говорила я, — но это
был не сон!
Его нежелание оценить или объяснить мне это вывело меня из себя и я
настаивала на ответе.
— Мы с тобой так схожи, что мне захотелось узнать, действительно ли
ты медиум, — сказал он, улыбаясь. — сейчас я знаю, что это так.
— Мне кажется, ты смеешься надо мной, — сказала я в еще большем
отчаянии.
Брови Августина поднялись в изумлении. — наверно просто ужасно иметь
такие длинные ноги.
— Длинные ноги? — пробормотала я в недоумении, разглядывая свои
босоножки. — мои ноги идеально соответствуют моему росту.
— Они могли бы быть чуть меньше, — настаивал Августин, прикрыв
пальцами свои губы, стараясь сдержать улыбку. — твои ноги чересчур длинны.
Вот почему ты живешь в нескончаемой действительности. Вот почему ты хочешь
объяснить все на свете. — в его голосе насмешка сменилась горьким
состраданием. — колдовство следует правилам, которые не могут быть
продемонстрированы на опыте или повторены. Этим они отличаются от других
законов природы. Колдовство — это точное действие убедительной причины,
чтобы подняться выше себя или, если хочешь, опуститься ниже себя. — он
тихо засмеялся и толкнул меня.
Я споткнулась, и он быстро подхватил меня, удерживая от падения.
— Ну как, сейчас ты убедилась, что твои ноги слишком длинны? —
спросил Августин и захохотал.
Мне показалось, то он пытается загипнотизировать меня. Он смотрел на
меня не мигая. Я была пленницей его глаз. Словно две капли воды они
растекались все шире и шире, заслоняя все вокруг меня. Единственное, что я
осознавала, был его голос.
— Колдун выбирает