над землей довольно долгое время. Что-то коснулось моей
щеки. Автоматически я поднесла руку к лицу и в полном изумлении уставилась
на кончики пальцев — они светились. Я испуганно бросилась к стене, где
сидела донью Мерседес. Но стоило мне сделать несколько шагов, как меня
перехватили Леон Чирино и Августин.
— Куда ты, Музия? — насмешливо спросил Леон Чирино.
— Я хотела помочь донье Мерседес собирать растения.
Мой ответ, казалось, рассмешил их. Они тихо рассмеялись. Леон Чирино
погладил меня по голове, а Августин ловко схватил меня за большой палец и
сдавил его несколько раз, словно он был резиновой грушей.
— Нам придется терпеливо ожидать здесь, — сказал он. — а сейчас с
помощью этого пальца я просто закачиваю в тебя терпение.
— Она взяла меня сюда, чтобы я помогала ей, — настаивала я.
— Все верно, — успокоил он меня. — ты помогаешь ей, но это не
относится к ее занятиям. — взяв мою руку, он повел меня к упавшему дереву.
— подожди донью Мерседес здесь.
Серебристо-зеленые и блестящие листья свисали на лоб Мерседес
Перальты. Она закрепила фонарь на ветвях, присела на землю и начала
сортировать растения, складывая их в отдельные кучи. Корни вербены
прописывались при менструальных болях. Корни валерианы, вымоченные в роме,
были идеальным средством от неврозов, раздражительности, беспокойства и
кошмаров. Корни торко, настоенные в роме, излечивали от анемии и желтой
лихорадки. Корни гваритото, в основном мужское средство, предназначались
при затруднениях с мочевым пузырем. Розмарит и рута главным образом
использовались как дезинфицирующее средство. Листья мальвы надо было
прикладывать на кожу при сыпях, а артемизия, сваренная в соке сахарного
тростника, успокаивала менструальные боли, убивала паразитов и уменьшала
жар. Цебила излечивала астму.
— Все эти растения растут в твоем дворе, — озадаченно сказала я. —
почему ты приехала за ними сюда?
— Хочешь, я что-то тебе расскажу, Музия? — вмешался Августин, весело
улыбаясь. Он наклонил голову поближе к моей и прошептал: — эти растения
выросли на трупах. — он сделал широкий жест рукой. — мы с тобой стоим
посреди кладбища.
Я встревоженно огляделась. Здесь не было ни надгробных плит, ни
холмиков, которые бы указывали места погребения, хотя, впрочем, я не
видела их и на других кладбищах.
— Здесь похоронены наши предки, — сказал Августин и перекрестился. —
вот в такие ночи, когда полная луна встает над могилами, рисуя белые тени
в шаге от деревьев, можно услышать жалкие стоны и дребезг цепей. Это
бредут мужчины, неся свои срезанные головы. Они — призраки рабов, которые,
зарыв в глубокой яме сокровища своих хозяев, были обезглавлены и погребены
на проклятом золоте. Не надо бояться их, — торопливо добавил Августин. —
все, что им нужно, это немного рома. Если ты дашь им его, они расскажут
тебе, где закопаны сокровища.
Здесь бродят призраки монахов, которые умерли богохульствуя и сейчас
жаждут исповедоваться в своих грехах, но нет никого, кто бы услышал их.
Здесь есть призраки пиратов, пришедших в Чуао в поисках золота испанцев. —
он тихо хохотнул и доверчиво добавил: — тут есть и одинокие призраки. Они
завывают, увидев прохожего. Они самые простенькие из всех. Они не просят
многого. Единственное желание этих призраков в том, чтобы кто-то рассказал
о них нашему отцу.
Собрав корни в одну руку, Мерседес Перальта медленно подняла свою
голову. Ее темные глаза уставились на меня. — у Августина неиссякаемый
запас историй, — сказала она. — каждый рассказ он украшает до предела.
Августин встал, вытягивая тело и конечности. Казалось, у него не было
костей. Он опустился на колени перед доньей Мерседес и спрятал свою голову
в ее коленях.
— Нам лучше уйти, — сказала она, нежно погладив его по голове. — я
пришлю к тебе Музию через несколько дней.
— Но я лечу только детей, — пробормотал Августин, рассматривая меня с
грустным и виновным видом.
— Она не нуждается в лечении, — засмеялась донья Мерседес. — все,
чего она хочет, это посмотреть на тебя и послушать твои истории.
22
Я вскочила от толчка. Что-то с сильным стуком свалилось на постель у
моих ног. Собака, спящая поблизости, вскинула голову, навострила уши, но,
не услышав ничего другого, кроме моих проклятий, вновь положила голову на
свои передние лапы. Секунду я совершенно