кончать с Викой. Всю дорогу в самолете я
хладнокровно обдумывал, а точнее, настраивался это сделать. Еще
утром, там, в Москве, у Юры, когда мы все втроем завтракали, я
сидел молчаливо, и Вика наверное начинала понимать или
чувствовать приближение чего-то нехорошего, потому что в
самолете она уже совсем расстроилась, ей было неуютно сидеть в
тесном кругу моего молчания, а если я и отвечал на ее
какие-нибудь вопросы, то очень кратко и сухо…
Но, к моему счастью, все произошло абсолютно свободно, без
паники, легко для меня…
Вика мешала мне, она являлась свинцовой привязкой, может
быть, именно она больше всего удерживала меня в моем теле! …
Когда мы оба приехали из аэропорта на такси, и поднялись
на Викин этаж, и остановились у ее двери, она уже была готова к
убийству…
Ее глаза метались по сторонам под непоколебимостью моего
взгляда. Ко мне она не прикасалась, а просто — стояла рядом.
Нет! Я вовсе не был зло настроен к этой девушке, и я не
ревновал! Я должен был выполнить задуманное: убить Вику сейчас.
— Вика, — сказал я.
— Что? — тут же отозвалась она, и в ее глазах еще
промелькнула надежда! 'Нет!.. — подумал я. — Пора!..'
— Уйди прочь! — резко сказал я и равнодушно впялился
глазами в бедную девушку. — Уйди прочь! — сказал я еще раз
Вике в упор, и добавил. — Я больше не хочу тебя видеть!..
Вика прислонилась к своей двери и тихо заплакала так,
будто доплакивала то, что уже отрыдалось в душе. Так я убил
Вику…
Проститутка
И снова одинокий в поселке, опустошенный от суеты дня
кинотеатр. Приземистый, доверчивый свет ночника. Я хожу в
кабинете по скрипучему полу и думаю. Прошел целый месяц, как
Вика убита…
С тех пор я ее даже не видел! Но я до сих пор так и не в
силах был покинуть свое тело, хотя и продолжал заниматься
энергетическим дыханием и жить по образу, определенному
учителем.
Всего один раз, с неделю назад, мое тело, когда я лег было
уже спать, разуверившись научиться покидать его, начала
сотрясать неведомая мне сила! Будто могучие волны
перекатывались от ступеней до макушки.
Тело содрогалось как резиновое, волны словно ударялись в
какое-то препятствие и пружинили в голове. Но, не находя выхода
— метались по всему телу! И улеглись наконец…
Как в прошлый раз, — не случилось хлопка в макушке (будто
вылетевшей пробки), и волны не вырвались наружу, как я ни
силился им помочь: будто мою макушку заварили, запаяли,
заклеили!..
И все…
И больше ничего, даже подобного, до сих пор…
И все-таки я понимал, Вика, Вика держала меня!..
Она несомненно вспоминала Сережу и мешала ему.. А думала
она обо мне все потому, что я сам был в этом виноват, все
потому, что где-то что-то никак не могло отключиться у меня в
сознании, как я ни настаивал на этом! А может и потому, что я
слишком настаивал, хотел опустошенности памяти о девушке и тем
только усугублял свою принадлежность к этому, воспитанному мною
символу…
Несомненно нужно было построить противоположность, довести
свою бессознательную привязку к Вике — до абсурда, до
противоречия, до самоотрицания. Надо было сжечь, растворить
мыслительную тропу, по которой так долго и нежно прогуливалась
девушка в моем сознании.
На любовь ни в коем случае нельзя тратить энергию! Лучше,
когда тебя любят, а ты хладнокровен, чем когда любишь ты и
сгораешь! Когда любят тебя, — тебе посылают, передают энергию,
но этой же энергией, если ты среагировал на нее положительно,
связывают тебя по рукам и ногам!..
Неожиданно дверь кабинета резко открылась настежь!
Я встрепенулся!..
Еще бы!..
В двух шагах от меня, я сразу же узнал ее, стояла в
разноцветном восточном халате, и кто бы мог подумать, —
Екатерина!
— Екатерина Васильевна? — пробормотал я и отступил пару
шагов назад.
— Не ждали? — сказал она своим осипшим от сигарет
голосом.
В этот момент на моей руке прожужжали электронные часы.
Машинально я протянул потяжелевшую руку к лицу, чтобы глянуть,
который час.
— Не трудитесь, Сергей Александрович, — двенадцать!
Самое время, не правда ли?
Я ничего не сказал на это, молчал…
Не шевелившись, стоял я в тупике кабинета…
Нет, я не боялся ведьму, это