возникающие у нас. В этот раз мы
встретились у меня в кинотеатре: сидели, пили чай, слушали
тихую музыку, спорили по обыкновению, размышляли, обменивались
чтением своих литературных опытов…
— Ты прав, конечно, Сергей, — рассуждал Паша. — Любовь,
как говорил Бэкон, лучше отстранять, отличать от главных дел,
основных в жизни занятий. — Паша всегда начинал с того, что
соглашался со мной, а потом… — Да, — продолжал он, —
любовь должна дополнять, а не доминировать!.. Но!..
Может ли любовь быть наполовину?.. Можно ли на какое-то
расстояние отодвинуть свои чувства в сторону, а потом, по
желанию, возвратить их обратно?.. Не кажется ли тебе, что
чувства либо есть, либо их нет, а поскольку и любовь тоже —
чувство, то, значит, она тоже: либо существует, либо нет!
По-моему, невозможно любовь где-то оставлять, забывать на
какое-то время или отбрасывать ее; как бы не пришлось потом
потратить времени больше на ее поиски или возвращение, нежели
выиграть свободы от нее на сотворение больших дел? А? Как ты
думаешь?
— Я полагаю, что ты прав, Паша, но прав — однобоко,
искривленно как-то, — сказал я.
— Почему же? — возразил Паша.
— А вот почему: любовь — это состояние, ты согласен? —
спросил я, ибо памятовал о том, что в разговоре с Мечетовым
всегда необходимо иметь представление о его платформе, иначе
можно было уйти в такие дебри, что и не отыщешь друг друга.
— Да, — согласился Мечетов, — любовь — это состояние,
но состояние, сформированное из чувств, из комплекса чувств!
— Хорошо, — сказал я, — идем дальше… Зачем же
смотреть на любовь так спектрально, я сказал бы — не
по-литературному, Паша! Ведь, смотри: к чему же свою любовь
привязывать, определять навек среду ее обитания!? Она ведь и
так выродиться может, или привести к сумасшествию, или
ограничить!..
Такая любовь — горе и невзгоды! Пожалуй, при такой любви
из постели-то не выберешься, и от ее губ не оторвешься, молчать
будешь, и дальше ее груди — ничего не увидишь! Мне кажется,
Бэкон прав: надо научиться отодвигать любовь, а я уточнил бы
по-своему! Любовь надо уметь переносить с объекта на объект.
— Ну, это оправдание для разврата, — возмутился Мечетов.
— Послушай, Паша: мы сейчас не будем с тобою, если ты не
возражаешь, углубляться в подобные, я считаю, мелкие переносы
любви. Это, я тебе скажу, кому как вздумается — заниматься
развратом или еще чем… Давай-ка остановимся поближе к Бэкону!
Согласен?
— Ну, давай! — согласился Мечетов.
— Бэкон имел в виду, — продолжал я, — отстранение любви
от главных дел, а главное дело для человека, по большому счету,
это все-таки путь к истине, не правда ли?
— Согласен, — сказал Мечетов.
— Так вот, — уверенно заговорил я дальше. — Я и
определяю, что надо научить свою любовь переносить от
конкретного, любимого человека и превращать эту любовь в
устремленность к истине. Любовь — это энергия устремленности,
ее очарование!
— Ну, хорошо! — вмешался Мечетов. — Ты отвел свою
любовь от любимого человека, а он, этот человек — раз, и все,
его нет, ушел, предположим, и навсегда!
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Паша, — сказал я — И
сейчас постараюсь тебе объяснить, почему я так думаю… Да,
конечно же, я согласен, что если любимого человека, словно
куклу, отвергать и привлекать по своему желанию, то это мало к
чему хорошему приведет… Но здесь необходим бумеранговый такт!
Запустил бумеранг, а пока он возвращается, мало того, что он
успеет сделать что-то важное — поразить необходимую цель, ты,
ко всему прочему, имеешь полное ощущение, что этот бумеранг
принадлежит лишь тебе, и он обязательно вернется, и ты даже
знаешь когда, и все это радует тебя, но у тебя есть свободное
от него время и восторг встречи — впереди!.. Ты меня
понимаешь, Паша?
— Начинаю понимать, но как это будет выглядеть на
практике, так сказать, в жизни?! Говорить-то хорошо и легко! У
меня вон трое детей, и куда их и жену забумерангивать, и как?!
— спросил Мечетов и, тяжело вздохнув, добавил, — писать не
дают. Мы немного помолчали. Я посматривал на Пашу, а он на
меня. Паша на два года был моложе меня, но, действительно,
чудотворец, не иначе, — уже имел троих детей! Выглядел он
измученно,