рядом
со мною и приставал:
— Дядь! Дядя!
— Отстань, — говорил я.
— Дядь! Дай двадцать копеек! — не унимался мальчуган.
Наконец я остановился, оценил своего просителя:
растерзанные ботинки вместо шнурков завязаны веревкой, а там,
где должны быть шнурки — торчат клочки снега; пальто
нараспашку, в бахроме, а глаза — озорные и липучие! Я сунул
ему в замурзанную ладонь двадцать копеек.
— Держи, — сказал я и пошел дальше.
Но мой преследователь вовсе и не подумал от меня
отставать. Он снова побежал рядом.
— Дядя! Дядя! — опять повторял он.
Я продолжал идти быстро и молчал.
— Дядь! Дядя! Рвусь -Русь! Россия — Рос и я — Россия!
Сэр — Эсер — СССР!.. Я остановился. Меня удивил этот
необычный способ зарабатывать деньги.
— А как же будет 'Мистика'? — спросил я и покосился в
улыбке на цыганенка.
— Мистка? — опешенно переспросил он.
— Нет же, — заулыбался я и повторил по слогам, —
мис-ти-ка.
Мальчуган задумался.
— Да… — сказал я, — не знаешь!.. И я, признаться,
тоже не знаю. — И я зашагал было прочь, как цыганенок окликнул
меня:
— Дядь! Дядя!
Я замедлил шаги и, продолжая медленно уходить от
мальчугана, обернулся в его сторону.
— Миссия — Мис и Я — Мистика! — проорал мальчуган
обрадованно, помахал мне рукой и увязался за другим прохожим.
'Да… Ты прав, парень… — подумал я, — Наташа и Я, Мис и
я… Мистика!.. Это близко…' Я ступил на паперть городского
храма. Десятки больших и малых колоколов ловко и медно
зазвонили. Священник во всем черном угрюмо подергивал веревочки
вразнобой. Вся прохожая зала церкви была пронизана музыкой
перезвона. Мягко и трепетно отозвалась душа… Я плавал в
золотистом аромате храма среди свечечных огоньков и беззвучно
молил Господа услышать меня: 'Господи, — говорил я, даже не
шевеля губами, — опереди меня в негодных решениях моих и
прегради путь к ним! Да созреет сердце мое, и пусть оно даст
росток радости! Господи! Останови неуемную волю мою и обступи
меня верой Божественной!..' Я не заметил, как уже плыл по
улицам среди расступавшихся прохожих, говорливых и
оборачивающихся мне вслед: я чувствовал это… И так,
беззвучно, я проплавал весь день… Дома я оказался один.
Мне стало тоскливо. Негодование, вначале бесформенное, а
потом осознанное и направленное, просыпалось, росло и крепло.
'Бога нет!.. — вспоминались слова, — но есть что-то вроде
него!..' Негодование перерастало в ненависть и, наконец, я уже
яростно метался по комнате от окна к дивану. Я озлобленно
отрицал все! Я ненавидел все! Зажимая свое тело в кулак, я был
готов ударить себя о стену, сбросить с пятого этажа, размозжить
об пол! Я орал про себя на себя и на все на свете! Потом я
достал бутылку вина и отпил его…
Вскоре моя сокрушительная жажда притупилась. Я бросил свое
тело на диван, и оно обмякло, теперь уже в сладком блаженстве.
Еще с утра между лопаток на позвоночнике я ощущал необычное —
будто кто-то незримый придавил свинцовым пальцем один из
позвонков моих или этот позвонок налился свинцовой тяжестью. А
иногда этот позвонок обозначался роем шипучих мурашек или его
словно кто-то щекотал… Я еще не заснул, но уже как бы
контурно осознавал себя в преддверии сна. Тем не менее я все
осознавал. Я чувствовал, что позвонок начал наливаться свинцом
все сильнее и сильнее. Затем, неожиданно, свинцовый сгусток
начал передвигаться вверх по позвоночному столбу. Вдруг
свинцовый сгусток остановился на затылке… Он тяжелел и
тяжелел, мне казалось, что он провалится в череп! И тут,
интуитивно, я помог ему: мысленно я передвинул его дальше,
выше, по черепу к макушке. Здесь он опять остановился… Я не
знал, что будет сейчас, но вдруг ясно почувствовал, как еще
один сгусток мурашек зашевелился у меня в копчике! Я ожидал,
что же будет дальше. Сгусток мурашек начал расти, будто
напористый фонтанчик, и подниматься по позвоночнику к макушке.
Наконец, его напор стал невыносимо сильным. Мощный фонтан
мурашек напирал на свинцовый сгусток, засевший на макушке. И
вот этот свинцовый сгусток, будто пробка из-под шампанского,
выстрелил из макушки и улетел куда-то вперед меня, растворился,
а освободившийся фонтан мурашек