Неожиданно вспомнилось, как Вика заплакала, когда она
выходила из своей квартиры в свадебной фате, и увидела меня: я
спускался вниз по лестнице, и только на мгновение мы
переглянулись, и все было ясно еще тогда…
Вика разревелась, все думали, что от радости, но я-то знал
от чего! Не по своей воле судьба определила ее замуж тогда. Тот
щуплый субъект, который вышел в приличном костюме из квартиры
вместе с Викой в качестве ее жениха…
За несколько месяцев до свадьбы, со своим дружком, он
затащил Вику в подвал нашего дома, там ей сделал укол и
насиловал как хотел…
Через два месяца мать Вики узнала об этом, она встретилась
с родителями того субъекта, и было решено: сыграть свадьбу…
А что оставалось делать, Вика оказалась беременной…
Судьбу Викиного отца я не знал, да и кто был ее отцом, я
тоже не знал. Она уходила, ускользала от подобных разговоров, а
я не настаивал. Викина мама оставила эту двухкомнатную квартиру
молодоженам, а сама уехала в деревню, где когда-то родилась и
жила, уехала к своей старенькой маме. И даже после развода
дочери с мужем-наркоманом она не вернулась в город. Ей очень
хотелось и верилось, что дочка найдет еще хорошего человека,
снова выйдет замуж и будет счастлива. Она не возвращалась,
чтобы не мешать дочери заново устроиться в жизни, хотя Вика
слезно скучала по ней и укоряла ее за это в письмах…
На одном этаже с Викой в соседней однокомнатной квартире
проживала добрая, ласковая старушка, бывшая учительница Мария
Федоровна. Ей, наверное, было уже под восемьдесят! Но она,
худенькая и суетливая, жила независимо от своего возраста и
была настолько заботливым человеком, что даже свои болезни
словно оберегала от дурного глаза, заботилась о них, и болезни
уважали ее, не одолевали мучительно, а приходили к ней, как
старые приятели на огонек.
— Вот и сердечко расшалилось опять, словно детство
вспомнило, — говорила Мария Федоровна о своих, иногда
случавшихся сердечных приступах. Мария Федоровна очень любила
Оксанку, 'Викину дочурку', как говорила она. С откровенным
удовольствием выручала Вику эта старушка: присматривала за ее
крохотной девочкой. Благодаря чему мы с Викой могли
безболезненно проводить свободное время по своему усмотрению.
Вот и сейчас Оксанка была в гостях у Марии Федоровны…
Мои размышления прервались, в проеме двери возникла Вика.
У нее в руках был поднос с чайным сервизом.
— Ну, вот и чай! — воскликнула она.
— Ее нельзя понять со стороны! — заговорил я. — И
календарь она имеет свой, — я широко развел руки, — Где сроки
будней каждому ины. Я от любви полжизни — ВЫХОДНОЙ! — громко
и весело продекламировал я.
— Ах так! — улыбчиво удивилась Вика, — Я, значит, там,
на кухне стараюсь себе, стараюсь, а он, бездельник,
оказывается, уже полжизни ВЫХОДНОЙ! Да еще от чего, — от
любви! — игриво выкрикнула она последнюю фразу.
— Да что вы, мадам, — развлекательно оправдался я.
— Ну, я тебе сейчас устрою Великие Будни! — радостно
прошипела на меня Вика. Быстро поставила поднос на стол и
погналась за мною, а я убежал от нее на балкон и закрылся там
на шпингалет: показывал язык, строил рожицы через мутное
стекло…
Вначале, когда я пришел сегодня к Вике, она взволнованно
выслушала мой рассказ о посещении отделения милиции. Но
успокоилась, поняв, что ничего страшного не ожидается.
— Если тебя из-за веры преследуют, то это благородные
муки, Сережа… — сказал она и поддержала, — да Бог с ними со
всеми! Неужели ты пропадешь без их должности. Пусть еще поищут
такого директора!.. Если что, приходи работать к нам в парк!..
— Все! Сережа! Хватит… Чай остывает… — кричала в
мутное окно Вика. Я оставил свои шалости и вошел в комнату, и
мы с Викой обнялись.
— Любимый человек мой… — прошептала она возле моего
уха.
Раздался телефонный звонок… Вика подошла к аппарату и
сняла трубку.
— Да, — сказала она. — Да, сейчас, одну минутку, — и
она прикрыла микрофон трубки своей узенькой ладонью, обратилась
ко мне. — Это тебя, Сережа.
— Кто? — спросил я.
— Какой-то Иван, — сообщила Вика и подала трубку мне. А
я уже подошел и легким движением подхватил трубку из ласковых
рук.
— Алло! — огласил я свое присутствие