Вика.
— Любимая, — сказал.
— Сереженька, — снова обняла меня Вика, — что же ты
натворил?!
— Я?! Я пойду, девочка… — опустошенно сказал я.
И я пошел к себе наверх…
Я открыл на ощупь ключом дверь в свою квартиру и вошел в
прихожую. Из зала ко мне навстречу вышла взволнованная мама.
— У нас был следователь, он, насколько я знаю, обошел все
квартиры в нашем подъезде. Что это значит, Сережа?
— Не знаю, — ответил я.
— Ты что-то натворил? — испуганно произнесла мама.
— Я? Нет… Вроде, нет…
— Что значит, вроде? — заволновалась мама еще больше.
— А что ему, следователю, было нужно? — словно приходя в
себя, уже более заинтересованно спросил я и глянул на маму
резко, и сразу же обрушилась на меня чудовищность и нелепость
моего положения!
— Я так толком и не поняла, — отвечала мне мама, — но
вопросы этот следователь задавал удивительные!
— Какие? — абсолютно опомнившись, спросил я.
— Самые различные… — Мама немного подумала. — Даже
невероятно, к чему? К чему ему понадобилось знать, какая у меня
была девичья фамилия? Где и кем я работаю, интересы? Все о
твоем отце… Все о тебе и даже чем ты болел в детстве?
— А что еще он спрашивал?
— Еще многое… Часа два тут сидел, тебя дожидался, и все
записывал мои показания. Да вот, — мама протянула мне какую-то
бумажку. — Он оставил тебе повестку. Завтра ты должен будешь
явиться к нему в отделение… Сынок! — негромко выкрикнула
мама, кинулась и обняла меня. — Ну, что ты натворил? Родной!
— Мамочка, — заговорил я, обнимая ее за плечи. — Я даю
тебе честное слово, что это какая-то чепуха! Поверь, завтра все
прояснится! Иди спать, пожалуйста, я тоже устал. У меня был
сегодня трудный день…
И мама, может, впервые за последние годы, как-то боком,
недоверчиво оглядываясь, попятилась к себе в комнату.
Нет, есть я не стал. Я вошел к себе в комнату, сел на
диван. Посидел несколько минут с закрытыми глазами.
— Да что это я! — насильно, будто оживляя себя от
властительной дремоты, сказал я вслух.
Работу Корщикова я уже давно прочитал и успел вернуть ее
обратно автору. Потому что мало что понял в прочитанном, я
никак не отозвался о ней — промолчал, а Саша и не спросил. А
вот Священная Книга Тота… Она манила меня, будто символ
какой, хотя и не была на виду, но она озаряла мою комнату,
привлекала…
Я встал с дивана и движением воли отбросил от себя весь
хлам сегодняшних впечатлений. Несколько секунд они еще пытались
снова обрушиться на меня, но я жестко удержал их на расстоянии.
Алеф
Давно я уже отпечатал Священную Книгу Тота, но долгое
время не решался приступить к ее изучению. Я прочел только
предисловие и Введение. Сражу же после промывки фотографии этой
таинственной книги раскладывались по всему полу моей комнаты на
газетах для сушки. Я брал по одной, еще влажной, фотографии и
читал.
Остановившись на Первом Аркане, я понял, что нуждаюсь в
осмыслении, и я отложил книгу до того момента, когда почувствую
внутреннюю сосредоточенность, готовность к ее восприятию.
Теперь я, неожиданно для себя, вытащил запрятанные среди
старых книг моей домашней библиотеки две стопки переплетенных
фотографий, открыл первую и прочел с начала до конца — все
пять параграфов Первого Аркана: 'О Божестве Абсолютном; О
Божестве Творящем, Его Триединстве и Божественном Тернере; О
Мировом Активном Начале; О Воле и Вере; О Человеке совершенном
и Иероглифе Аркана Первого'.
Одного раза мне показалось мало, и я прочел все параграфы
еще и еще раз.
Для того, чтобы лучше усвоить, ближе ознакомиться с
материалом, я попробовал набросать своеобразный
конспект-размышление на темы параграфов Первого Аркана.
Время шло быстро.
Я почувствовал, что устал. Тогда, допечатав на пишущей
машинке последнюю страничку, своего, своеобразного
конспекта-размышления — я отложил свое занятие в сторону.
Теперь, я понимал, что, то, что я произвел сейчас, не совсем
конспектразмышление, а скорее своеобразный, чуть ли не
дословный перевод мною Владимира Шмакова на иной текст. Иначе
говоря, то же самое, но намеренно другими словами. Допечатав, я
почувствовал, что устал, и я оставил пишущую машинку, надежно
спрятав все бумаги.
'По-моему,