меня в моей любви. Но
как я глубоко ошибался!..
Наташа, как ангел-хранитель, берегла меня, она печально и
нежно заглядывала мне в глаза… А Вика осторожно подозревала,
не докучала капризами, но озабоченно укоряла, поглядывая на
меня с моей воображаемой иконы…
Ко мне на лавку подсел какой-то мужчина: на лице щетина —
не брился дня три или четыре, небольшой черный дипломат бережно
положил себе на колени.
Он даже не посмотрел в мою сторону, а так, уставившись
взглядом куда-то сквозь асфальт, спросил:
— Составишь компанию?
— В смысле? — в свою очередь спросил я.
— Выпить хочешь?
— Нет, — отрезал я, но, видимо, это у меня получилось
неуверенно.
— Напрасно, — сказал мужчина.
Он осторожно приоткрыл дипломат и вытащил оттуда непочатую
бутылку водки, стакан, ломтики сухой колбасы, с полбулки
нарезанного хлеба. Всю эту кухню он разложил на газете возле
себя, сорвал лезвием складного ножичка жестяную пробку со
'столичной' и, налив себе грамм сто, преподнес стакан к губам:
— Твое здоровье! — сказал он в мою сторону и тут же, в
одно мгновение, опорожнил содержимое стакана.
На какое-то время он затаился, словно ожидал пожара в
своем желудке. Потом, будто по системе йогов, он шумно выдохнул
из легких весь воздух, и у него получилось: ха-а-а…
Я слегка поморщился и сглотнул слюну. Настроение у меня
было никудышное и я, не удержавшись, попросил:
— Налей пол-стаканчика…
Сосед по лавке воспринял мою просьбу с пониманием, и, как
само собою разумеющееся, он не говоря ни слова аккуратно налил
из бутылки пол-стакана и для меня.
Я подсел поближе, взял стакан и тоже залпом проглотил его
содержимое.
— Бери колбасу, закусывай, — предложил мне мужчина.
Я сделал себе бутерброд… Пару минут мы оба молчали… Мы
сосредоточенно жевали закуску и многозначительно
переглядывались.
Теперь я чувствовал какую-то зависимость от своего
неожиданного компаньона, простодушную обязанность перед ним.
Так бывает часто: приобретет для тебя билет в автобусе
отзывчивый пассажир, сделает вроде бы пустячное дело, выручит,
потому что у тебя в этот момент не оказалось мелочи в кармане,
казалось бы — радуйся и будь доволен, а нет же, всю дорогу
состояние такое, словно крохотную частицу твоего 'я' купили за
пять копеек, и до той остановки, на которой ты выйдешь, владеет
этой самой крохотной частичкой твоего 'я' тот пассажир,
отзывчивый и любезный… Я не знаю, может, это только я себя
так ощущаю в подобных ситуациях… Что поделать… Или я
болезненный себялюб, или я слишком застенчивый…
По крайней мере, в тот день, когда я сидел в парке на
скамейке, 'автобусное' чувство заставило меня первым нарушить
зябкий, бессловесный уют парка.
— У вас тоже плохое настроение?
— У меня? — переспросил компаньон. — Гм… Отличное!
Иначе не сидел бы я здесь, с вами, молодой человек, и не пил бы
эту гадость! — Он шутливо поморщился.
Я улыбнулся в ответ. Хмельное вдохновение, словно
молоденькая и обаятельная девушка, которую я поманил, присело
ко мне на колени. Но я еще не прикасался к ее прелестям, а
только наслаждался ее прикосновениями ко мне. Все начинало
оживать вокруг, ветер в порывах радости шелушил опавшую листву
на асфальте; дотрагивался до меня острыми сучками кустарника,
некоторые его ветки небрежно висели у меня над головою и как бы
заигрывали с моими волосами. Теперь я был немножко пьян.
— Пить надо уметь, молодой человек, — сказал компаньон и
многозначительно добавил: — Пить, — это все равно как
правильно есть, дышать, бабу ощупывать.
— А вы философ! — отметил я, чувствуя, как девушка, тоже
хмелея, нашептывает мне выпить еще пол-стаканчика водки. Тут я
уже предложил сам:
— Может, еще по пол-стаканчика?..
Компаньон шмыгнул носом и, опять же, не комментируя свои
действия, плеснул из бутылки в стакан сто граммов свежей
серебристой водки. Почувствовав жажду, я с жадностью приник к
граненому стакану, словно к прохладным губам девушки. На этот
раз я пил водку небольшими глотками, испытывая необъяснимое
удовольствие. Набив рот колбасой и хлебом, с трудом прожевывая,
я размеренно проговорил:
— Хашо…гда…се…хашо!
Компаньон ничего не сказал в ответ, а только налил себе
очередные сто граммов