понравилось. К чему беспокоиться… Я не привык
обманывать себя, строить взаимоотношения на похвальном
похлопывании по плечу… Впрочем, одно место я, вероятнее всего
бы, скорректировал, — и я улыбнулся…
— Какое? — спохватилась Аня.
— '…за правду, за труд!…' Ты помнишь эту фразу, она
звучит в конце второй части?
— Да, — ответила Аня, недоумевая. — Но что же здесь
плохого?
— В самой фразе плохого ничего нет. Только вот в слове
'труд', буква 'дэ' звучит как буква 'тэ', и на слух 'труд'
слышится как глагол 'трут'. А там еще и 'за'!.. Вот и
получается — 'затрут'. И вся фраза воспринимается не иначе,
как '… за правду — затрут!..' — Аня улыбалась, придерживая
ускользающие из-под ее тонких пальцев губы. Я вначале тоже
сдерживал порывы своей улыбки усилием воли, старался быть
серьезным. Но мы все-таки весело расхохотались, не обращая
внимания на окружающих! А впрочем, никому не было дела до
нас…
— В самом деле, а что же делать? — успокаиваясь,
спросила Аня.
— Думаю, — ответил я, — надо скорректировать фразу так:
'… за правду и за доблестный труд!..'
— Спасибо за подсказку, — ласково поблагодарила меня
Аня. Она отпила лимонный сок, сделала пару глотков, поставила
стакан перед собой и о чем-то задумалась. Мы немного помолчали.
Мы оба смотрели через решетчатую стену кафе на улицу. Поодаль
от нас шумела автострада. Машины, словно механические существа,
изворачивались на повороте в порывах ветра и, подсигналивая,
обгоняли друг друга; иногда какая-нибудь из них, чтобы
пропустить торопливого пешехода, резко притормаживала, припадая
на передние колеса, и, когда рассеянный пешеход давал стрекача,
машина, весело взвизгнув шинами по асфальту, снова уносилась
вдаль.
Аня и я, молча, небольшими глотками, отпивали из чашек
очень горячий кофе, густой, словно жидкий шоколад, запивали
кофе холодным лимонным соком и смотрели на автостраду…
— Я прочел рассказ о любви, — сказал я, нарушив наше уже
загустевшее молчание.
— Ты без любви, — утвердительно и как-то отрешенно
определила Аня и откровенно посмотрела мне в глаза.
— Как ты это чувствуешь? — недоверчиво спросил я, потому
что не поверил Ане, потому что уже не хотел я ей верить на этот
счет. Там, в больнице, у изголовья Наташи, я уже почувствовал
рождение ранее действительно неведомого мне чувства. Я еще не
мог с точной уверенностью сказать, что это любовь, но я уже не
мог не ощущать ее сладкий, еще ослепительно размытый контур…
Я посмотрел на Аню выразительно и недоверчиво покачал головой.
— Но твоя любовь где-то очень близко, рядышком. Только
протяни ей навстречу руки, и ты сможешь ее обнять, — тут же
добавила она.
С минуту мы снова молчали. Теперь меня что-то сковало
изнутри. Мысленно я подыскивал новую тему для разговора. Мне
вспомнилась первая встреча с Аней в моем рабочем кабинете, но
следующий мой вопрос, как я ни старался, прозвучал как-то
неохотно, неуверенно.
— Аня, — тихо позвал я девушку. Она подняла опущенные
глаза и оперлась взглядом на меня.
— Аня, — спросил я, — что ты имела в виду, когда
говорила, что символ 'вы' имеет право на земное существование?
Насколько я понял тогда, ты все-таки чего-то недоговорила!..
Аня словно пришла в себя, как-то приободрилась и
повеселела. По всему было видно, что она благодарна мне за то,
что я не продолжил мучительную для нее тему.
— Сейчас я тебе все постараюсь объяснить, Сережа… Ты
правильно догадался, а я в самом деле недоговорила тогда. Но
сам понимаешь: из-за стола рекомендуется вставать, когда еще
хоть немножко ощущаешь голод, а разговор на какую-то тему, на
мой взгляд, надо останавливать, когда еще есть хоть немного
недосказанности.
— Хватит философствовать, — улыбнувшись, вмешался я, —
или ты опять хочешь ускользнуть от ответа?
— Вовсе нет, — шутливо продолжила Аня, — но оправдаться
лишний раз не грех! Итак… Ты, конечно, в курсе, что наш мозг
состоит из двух полушарий? — Аня прищурилась…
— Обижаешь! — вдохновился и я.
— Так вот, — продолжила Аня уже серьезно, — ученый мир
доказал, что каждое из полушарий предрасположено к более или
менее определенному роду деятельности. Каждое из них может
работать самостоятельно.
— Значит в человеке