нас. Затем они оба сели, скрестив ноги.
— Только если любишь эту землю с несгибаемой страстью, можно
освободиться от печали, — сказал дон Хуан. — воин всегда весел, потому что
его любовь неизменна и предмет его любви — земля — обнимает его и осыпает
его невообразимыми дарами. Печаль принадлежит только тем, кто ненавидит ту
самую вещь, которая дает укрытие всем своим существам.
Дон Хуан опять с нежностью погладил землю. — Это милое существо,
которое является живым до последней крупицы и понимает каждое чувство,
успокоило меня. Оно вылечило мои боли и, наконец, когда я полностью понял
мою любовь к нему, оно научило меня свободе.
Он сделал паузу. Тишина вокруг нас была пугающей. Ветер свистел мягко,
а затем я услышал далекий лай одинокой собаки. — прислушайся к этому лаю, —
продолжал дон Хуан. — именно так моя любимая земля помогает мне представить
вам этот последний момент. Этот лай — самая печальная вещь, которую можно
услышать.
Минуту мы молчали. Лай этой одинокой собаки был настолько печален, а
тишина вокруг нас настолько интенсивной, что я ощутил щемящую боль. Она
заставила меня думать о моей собственной жизни, о моей собственной печали, о
моем собственном незнании куда идти и что делать.
— Лай этой собаки — это ночной голос человека, — сказал дон Хуан.
— Он исходит из дома в той долине к югу. Человек кричит через свою
собаку, поскольку они являются компаньонами по рабству на всю жизнь,
выкрикивая свою печаль и свою запутанность. Он просит свою смерть прийти и
освободить его от мрачных и ужасных цепей его жизни.
Слова дона Хуана затронули во мне самую беспокойную струну. Я
чувствовал, что он говорит, обращаясь прямо ко мне.
— Этот лай и то одиночество, которое он создает, — говорят о чувствах
людей, — продолжал он. — людей, для которых вся жизнь была как один
воскресный вечер. Вечер, который не был совершенно жалким, но довольно
жалким, нудным и неудобным. Они много попотели и попыхтели, они не знали,
куда пойти и что делать. Этот вечер оставил им только воспоминания о
мелочных раздражениях и нудности. А затем внезапно все кончилось. Уже
наступила ночь.
Он пересказал историю, которую я когда-то рассказывал ему о
семидесятидвухлетнем старике, который жаловался, что его жизнь была такой
короткой, что ему казалось, будто всего день назад он был мальчиком. Этот
человек сказал мне: «я помню ту пижаму, которую я обычно носил, когда мне
было десять лет от роду. Кажется прошел всего один день. Куда ушло время?»
— Противоядие, которое убивает этот яд — здесь, — сказал дон Хуан,
лаская землю. — взгляните на вас двоих. Вы добрались до объяснения магов, но
какая разница от того, что вы знаете его? Вы более уединены, чем когда-либо,
потому что без непреклонной любви к тому существу, которое дает вам укрытие,
уединенность кажется одиночеством.
Только любовь к этому великолепному существу может дать свободу духу
воина. А свобода это есть радость, эффективность и отрешенность перед лицом
любых препятствий. Это последний урок. Он всегда оставляется на самый
последний момент, на момент полного уединения, когда человек остается лицом
к лицу со своей смертью и своим уединением. Только тогда этот урок имеет
смысл.
Дон Хуан и дон Хенаро поднялись и потянулись руками и спиной, как если
бы от сидения их тела онемели. Мое сердце начало быстро колотиться. Они
заставили меня и Паблито подняться.
— Сумерки — это трещина между мирами, — сказал дон Хуан. — это дверь в
неизвестное.
Он указал широким движением руки на утес, где мы стояли. — Это плато
находится перед дверью. Он указал на северный край утеса. — Там дверь. За
ней — бездна. А за бездной — неизвестное.
Затем дон Хуан и дон Хенаро повернулись к Паблито и попрощались с ним.
Глаза Паблито были влажными и неподвижными. Слезы катились у него по щекам.
Я услышал голос дона Хенаро, прощавшегося со мной, но не слышал дона Хуана.
Дон Хуан и дон Хенаро подошли к Паблито и коротко что-то шепнули ему на
уши. Затем они подошли ко мне. Но еще прежде, чем они что-либо прошептали, я
ощутил то особое чувство расщепленности.
— Мы теперь будем просто пылью на дороге, — сказал Хенаро. — может быть
когда-нибудь она опять попадет в твои глаза.
Дон Хуан и дон Хенаро отошли в сторону и, казалось, слились с темнотой.
Паблито взял меня за руку и мы попрощались друг с другом. Затем странный
порыв силы заставил меня бежать вместе с ним к северному краю утеса. Я
ощущал его руку, когда мы прыгнули, а затем я был один.