здесь, вдоль этой стены. В
другие дни недели у нас их нет.
— Только по воскресеньям? — повторил я механически. — Да, только по
воскресеньям. Таков порядок. Всю остальную неделю они мешали бы движению.
Она указала на широкий проспект, наполненный машинами.
Во времени нагваля
Я взбежал на склон перед домом дона Хенаро и увидел, что дон Хуан и дон
Хенаро сидят на чистом участке перед дверью. Они улыбались мне. В их улыбках
было такое тепло и такая невинность, что мое тело немедленно испытало
чувство ужаса. Я автоматически перешел на шаг. Я приветствовал их.
— Как поживаешь? — спросил дон Хенаро таким участливым тоном, что мы
все засмеялись.
— Он в очень хорошей форме, — вставил дон Хуан, прежде чем я успел
ответить.
— Я могу это видеть, — ответил дон Хенаро. — взгляни на этот двойной
подбородок! И взгляни на эти бугры окорочного жира на его ягодицах!
Дон Хуан засмеялся, держась за живот. — Твое лицо округлилось, —
продолжал дон Хенаро. — чем ты занимался ? Ел ? Дон Хуан шутливо заверил
его, что стиль моей жизни требует, чтобы я ел очень много. Самым дружеским
образом они дразнили меня, но по поводу моей жизни, а затем дон Хуан
попросил меня сесть между ними. Солнце уже село за высоким гребнем гор на
западе.
— Где твоя знаменитая записная книжка? — спросил дон Хенаро. А когда я
вытащил ее из кармана, он вскрикнул 'ип!' и выхватил ее у меня из рук.
Очевидно он наблюдал за мной очень тщательно и знал все мои манеры в
совершенстве. Он держал блокнот обеими руками и нервно им поигрывал, как
если бы не знал, что с ним делать. Дважды он, казалось, был на грани того,
чтобы выбросить его прочь, но, казалось, сдерживался. Затем он прижал его к
коленям и притворился, что лихорадочно пишет в нем, как это делал я.
Дон Хуан смеялся так, что чуть не задохнулся. — Что ты делал после
того, как я покинул тебя? — спросил дон Хуан после того, как они притихли. —
Я пошел на базар в четверг, — сказал я. — Что ты там делал? Повторял свои
шаги? — бросил он.
Дон Хенаро повалился назад и губами сделал сухой звук головы, упавшей
на твердую землю. Он искоса взглянул на меня и подмигнул.
— Я должен был это сделать, — сказал я. — и обнаружил, что по будним
дням там нет прилавков, на которых продают монеты и подержанные книги.
Оба они засмеялись. Затем дон Хуан сказал, что задавание вопросов не
сможет ничего нового открыть.
— Что же в действительности произошло, дон Хуан? — спросил я.
— Поверь мне, что нет способа узнать это, — сказал он сухо. — в этих
делах мы с тобой на равных. В данный момент мое преимущество перед тобой в
том, что я знаю, как пробираться к нагвалю, а ты нет. Но как только я
попадаю туда, я не имею там ни больше преимуществ, ни больше знания, чем ты.
— Так я в действительности приземлился на базаре, дон Хуан? — спросил
я.
— Конечно, я рассказывал тебе, что нагваль подчиняется воину. Разве это
не так, Хенаро?
— Правильно, — воскликнул дон Хенаро громовым голосом и поднялся одним
единым движением. Это произошло так, как если бы его голос поднял его из
лежачего положения в совершенно вертикальное.
Дон Хуан, смеясь, практически катался по земле. Дон Хенаро с
недружелюбным видом комически наклонился и попрощался.
— Хенаро увидит тебя завтра утром, — сказал дон Хуан. — сейчас ты
должен сидеть здесь в полном молчании.
Мы не сказали больше не слова. Через несколько часов молчания я заснул.
Я взглянул на свои часы. Было около шести утра. Дон Хуан осмотрел
могучую массу тяжелых белых облаков над восточным горизонтом и заключил, что
день будет сумрачным. Дон Хенаро понюхал воздух и добавил, что он будет
также жарким и безветренным.
— Мы далеко пойдем? — спросил я. — Вон к тем эвкалиптам, — ответил дон
Хенаро, указывая на
то, что казалось рощей деревьев примерно на расстоянии мили.
Когда мы достигли деревьев, я сообразил, что это была не роща.
Эвкалипты были посажены прямыми линиями, чтобы отметить границы полей,
засаженных различными культурами. Мы прошли по краю кукурузного поля вдоль
линии огромных деревьев, тонких и прямых, около тридцати метров высотой, и
пришли к пустому полю. Я подумал, что урожай должно быть собран. Там были
только сухие стебли и листья каких-то растений, которых я не узнал. Я
нагнулся, чтобы поднять