жизни я уже больше
не испытывал того захватывающего страха, который я испытывал когда-то. Но
что мое тело содрогается от испуга при одной мысли о том, что находится там
в темноте.
— Там есть только знание, — сказал он как само собой разумеющееся. —
знание пугающее, правда. Но если воин принимает пугающую природу знания, то
он отбрасывает то,что оно пугает.
Странный ворчащий звук раздался снова. Он казался ближе и громче. Я
внимательно слушал. Чем больше внимания я ему уделял, тем более трудно было
определить его природу. Он не походил на крик птицы или крик животного.
Оттенок каждого воркующего звука был богатым и глубоким. Некоторые звуки
производились в низком ключе, другие — в высоком. Они имели ритм и особую
длительность. Некоторые были длинными. Я слышал их как отдельные звуковые
единицы. Другие были короткими и сливались вместе, словно звуки пулеметной
очереди.
— Бабочки являются глашатаями или лучше сказать стражами вечности, —
сказал дон Хуан после того, как звук прекратился. — по какой-то причине, или
может быть вообще без всякой причины, они являются хранителями золотой пыли
вечности.
Метафора была для меня незнакомой. Я попросил объяснить ее.
— Бабочки несут пыль на своих крыльях, — сказал он. — темно-золотую
пыль. Эта пыль является пылью знания.
Его объяснение сделало метафору еще более смутной. Я некоторое время
раздумывал, пытаясь наилучшим образом подобрать слова для вопроса, но он
начал говорить вновь.
— Знание — это весьма особая вещь, — сказал он. — особенно для воина.
Знание для воина является чем-то таким, что приходит сразу, поглощает его и
проходит.
— Но какая связь между знанием и пылью на крыльях бабочек? — спросил я
после долгой паузы.
— Знание приходит, летя как крупицы золотой пыли, той самой пыли ,
которая покрывает крылья бабочек. Поэтому для воина знание похоже на прием
душа, или нахождение под дождем из крупиц темно-золотой пыли.
Так вежливо, как я только мог, я заметил, что его объяснения смутили
меня еще больше. Он засмеялся и заверил меня в том, что говорит вполне
осмысленные вещи, разве что мне мой рассудок не позволяет хорошо себя
почувствовать.
— Бабочки были близкими друзьями и помощниками магов с незапамятных
времен. Я не касался этого предмета раньше, потому что ты не был к нему
готов.
— Но как может быть пыль на их крыльях знанием? — Ты увидишь.
Он положил руку на мой блокнот и сказал, чтобы я закрыл глаза и замолк,
ни о чем не думая. Он сказал, что зов бабочки чапараля поможет мне. Если я
уделю ему внимание, то он расскажет мне о необычных вещах. Он подчеркнул,
что не знает, каким образом будет установлена связь между мной и бабочкой.
Точно так же он не знает, каковы будут условия этой связи. Он велел мне
чувствовать себя легко и уверенно и верить моей личной силе.
После первоначального периода беспокойства и нервозности я добился
того, что замолчал, мои мысли стали уменьшаться в количестве до тех пор,
пока ум не стал совершенно чистым. Когда я стал более спокоен, звуки в
пустынном чапарале, казалось, включились.
Странный звук, который по словам дона Хуана производила бабочка,
появился вновь. Он воспринимался как ощущение в моем теле, а не как мысль в
уме. Я увидел, что он не является угрожающим или злым. Он был милым и
простым. Он был похож на зов ребенка. Он вызвал воспоминание о маленьком
мальчике, которого я когда-то знал. Длинные звуки напомнили мне о его
круглой белой головке, короткое стаккато звуков — о его смехе. Очень сильное
чувство охватило меня, и все же в голове у меня не было мыслей. Я чувствовал
беспокойство в своем теле. Я не мог больше оставаться сидеть и соскользнул
на пол на бок. Моя печаль была так велика, что я начал думать. Я взвесил
свою боль и печаль и внезапно оказался в самой гуще внутренних споров о
маленьком мальчике. Воркующий звук исчез. Мои глаза были закрыты. Я услышал,
как дон Хуан поднялся, а затем почувствовал, как он помогает мне сесть.
Разговаривать мне не хотелось. Он тоже не говорил ни слова. Я слышал его
движения рядом со мной и открыл глаза. Он встал передо мной на колени и
рассматривал мое лицо, держа около него лампу. Он велел мне положить руки на
живот, а затем поднялся, пошел на кухню и принес воды. Часть ее он плеснул
мне в лицо, а остальное дал выпить.