свои истории, осознаешь и ты, — ответил
он. — В конце концов, с годами ты напишешь о них. Хотя и не заметишь
абстрактных ядер, поскольку ты человек практичный. Ты все делаешь только
для того, чтобы подчеркнуть свою практичность. И хотя я занимался своими
историями до изнеможения, у тебя и мысли нет о том, что в них имеется
абстрактное ядро. Поэтому все, что я показывал тебе как практичную, иногда
эксцентричную, деятельность, было обучением магии нерасторопного и большей
частью глупого ученика. Пока ты смотришь на все с такой точки зрения,
абстрактные ядра ускользают от тебя.
— Ты должен простить меня, дон Хуан, — сказал я, — но твои заявления
очень туманны. Что ты хочешь сказать?
— Я пытаюсь ввести магические истории как предмет, — ответил он. — Я
никогда специально не разговаривал с тобой на эту тему, потому что по
традиции она всегда остается скрытой. Это последняя хитрость духа.
Говорят, что когда ученик понимает абстрактные ядра, это похоже на укладку
камня, который венчает и скрепляет пирамиду.
Темнело, и это выглядело так, словно вновь пошел дождь. Я беспокоился
о том, что если ветер подует с востока на запад при сильном дожде, нас в
этой пещере вымочит до нитки. Я был уверен, что дон Хуан осознавал, но
почему-то игнорировал это.
— Дождя не будет до завтрашнего утра, — сказал он.
Ответ на мои потаенные мысли заставил меня непроизвольно подпрыгнуть,
я сильно стукнулся макушкой о каменный свод пещеры. Это сопровождалось
глухим стуком, который прозвучал хуже, чем хотелось бы.
Дон Хуан схватился за бока от хохота. Позже, когда моя голова
действительно заболела, я начал массировать ее.
— Твоя компания так же приятна для меня, как моя была приятна моему
бенефактору, — сказал он и засмеялся вновь.
Мы успокоились через несколько минут. Тишина вокруг меня была
зловещей мне казалось, что я слышу шелест низких облаков, когда они
спускались на нас с высоких гор. Потом я понял, что услышанный шелест был
тихим ветром. С моего места в неглубокой пещере он слышался как
перешептывание человеческих голосов.
— Мне невероятно повезло — я учился у двух нагвалей, — сказал дон Хуан,
разрушая гипнотическое воздействие, которое оказал на меня в этот момент —
первый был, конечно же мой бенефактор, нагваль Хулиан, второй, нагваль
Элиас, был его бенефактором. Мой случай уникальный.
— Почему это твой случай уникальный? — спросил я.
— Потому что поколения нагвалей собирали своих учеников через годы
после того, как их собственные учителя покидали мир, — объяснил он. —
Кроме моего бенефактора. Я стал учеником нагваля Хулиана за восемь лет до
того, как его бенефактор оставил мир. У меня была милость восьми лет. Это
наиболее удачная вещь из всех тех, что случались со мной, поэтому у меня
была возможность научиться двум противоположным темпераментам. Это похоже
на то, когда тебя воспитывает могущественный отец и еще более
могущественный дед, которые не сходятся во взглядах. В таком соперничестве
дед всегда выигрывает. Поэтому я собственно продукт учения нагваля Элиаса.
Я ближе к нему не только по темпераменту, но и по взглядам, и как уже
говорил, обязан ему своей прекрасной настройкой. Однако, большую часть
работы, которая привела меня к превращению из жалкого существа в
безупречного воина, проделал мой бенефактор, нагваль Хулиан.
— Как физически выглядел нагваль Хулиан?, — спросил я.
— Ты знаешь, к этому дню мне трудно визуализировать его, — сказал дон
Хуан. — Я знаю, это звучит абсурдно, но в зависимости от его потребностей
и обстоятельств, он был либо молодым, либо старым, красивым или
безобразным, расслабленным и хилым или сильным и мужественным, толстым или
стройным, среднего или очень низкого роста.
— Ты хочешь сказать, что он был актером, исполнявшим разные роли с
помощью реквизита?
— Нет, реквизит здесь не вовлекался, да и просто актером его не
назовешь. Он, конечно, был великий актер в своем роде, но это нечто
другое. Суть в том, что он был способен трансформировать себя и
становиться всеми этими диаметрально противоположными персонажами. Будучи
актером, он мог изобразить все мельчайшие особенности поведения, которые
делают реальным каждое отдельное существо. Можно сказать, что он был волен
в любой перемене существа, как волен ты в любой перемене