над обычными
людьми является то, что они сберегли свою энергию, а это означает более
точное и чистое звено, связующее с намерением. Естественно, это означает и
то, что они могут вспоминать по своей воле, используя блеск своих глаз для
передвижения их точки сборки.
Дон Хуан остановил рассказ и уставился на меня пристальным взглядом.
Я отчетливо почувствовал, как его глаза подводили, толкали и подтягивали
что-то неопределенное во мне. Я не мог уйти из под его взгляда. Его
концентрация была так сильна, что фактически вызывала во мне физическое
ощущение. Я чувствовал себя так, словно находился в печи. И совершенно
внезапно я заглянул внутрь. Это было ощущение, очень похожее на бытие в
рассеянных мечтаниях, но с необычным сопровождающим ощущением сильного
осознания себя и отсутствия мыслей. Будучи в высшей мере сознательным, я
заглянул внутрь, в ничто.
Огромными усилиями я вытянул себя оттуда.
— Что ты со мной делаешь, дон Хуан?
— Иногда ты совершенно невыносим, — сказал он. — твоя
расточительность может взбесить кого угодно. Твоя точка сборки находилась
в наиболее выгодном месте для того, чтобы вспомнить все, что тебе бы
захотелось, а что сделал ты? Ты позволил всему уйти, а потом спрашиваешь,
что я с тобой делаю.
Он помолчал некоторое время, а потом улыбнулся, когда я вновь сел
рядом с ним.
— Но быть несносным — это, воистину, твой величайший плюс, — добавил
он. — так что же я жалуюсь?
Мы громко рассмеялись. Это была просто шутка.
Годами ранее меня очень трогало и смущало огромное участие ко мне дон
Хуана. Я не мог себе представить, почему он был так добр ко мне. По его
жизни было вполне очевидно, что во мне потребности никакой не было. Он
ничего от меня не ожидал. Но я был обучен через болезненный опыт жизни,
что никто не бывает беспристрастным, и тем не менее, не мог предвидеть
того, что вознаграждение дон Хуана может сделать меня ужасно
встревоженным.
Однажды я спросил дон Хуана в упор, довольно циничным тоном, что ему
дает наше общение. Я сказал, что не могу догадаться об этом.
— Ты ничего не поймешь, — ответил он.
Его ответ разозлил меня. Я воинственно высказал ему, что глупцом себя
не считаю, и что он мог бы по крайней мере попробовать объяснить мне это.
— Отлично, но я должен сказать, что, хотя ты и можешь это понять,
ответ тебе определенно не понравится, — сказал он с той улыбкой, которая
появлялась всегда, когда он хотел подшутить надо мной. — как видишь, я
просто хочу пощадить тебя.
Я был пойман на крючок, и настаивал, чтобы он рассказал яснее, что
имеется в виду.
А ты уверен, что тебе захочется слушать правду? — спросил он, зная,
что я не скажу нет, даже если бы жизнь моя зависела от этого.
— Конечно, я хочу слышать все, что ты можешь выложить мне, — резко
ответил я.
Он захохотал над этим, как над забавной шуткой, и чем дольше он
смеялся, тем большим становилось мое раздражение.
— Я не вижу здесь ничего смешного, — сказал я.
— Иногда основную истину нельзя подделать, — сказал он. — основная
истина в таком случае как глыба на дне огромной кучи вещей, эдакий
краеугольный камень. Если мы жестко посмотрим на нижнюю глыбу, нам может
не понравиться результат. Я предпочел бы избежать этого.
Он снова засмеялся. Его глаза, сверкая озорством, казалось,
приглашали меня продолжать затронутую тему. И я вновь заявил, что хочу
знать, о чем он говорит. Мне хотелось казаться спокойным, но настойчивым.
— Хорошо, если ты и вправду этого хочешь, — сказал он со вздохом
человека, которому надоели бесконечными просьбами. — прежде всего, я
должен сказать, что все, что я делаю для тебя — я делаю бесплатно. Ты
ничего мне не должен. И как ты знаешь, я безупречен с тобой. Причем моя
безупречность с тобой не является капиталовложением. Я не ухаживаю за
тобой в надежде, что когда я стану немощным, ты присмотришь за мной. Но я
все же извлекаю некоторую неисчислимую выгоду из нашего общения, и этот
вид вознаграждения безупречно имеет дело с той нижней глыбой, о которой я
упоминал. Но извлеченная мною вещь наверняка или будет для тебя
непонятной, или просто не понравится тебе.
Он остановился и посмотрел на меня с дьявольским блеском в глазах.
— Расскажи мне об этом, дон Хуан! — воскликнул я, разъяренный его
тактикой проволочек.
— Мне бы хотелось, чтобы ты держал в уме то, что я рассказываю тебе
об этом по твоему настоянию, — сказал он, по-прежнему улыбаясь.
Он сказал правду. Я был просто возмущен.
— Если бы ты судил обо мне по моим действиям с тобой, — начал он. —
ты бы признал, что я образец