Когда смех утих, Милагрос указал на четыре мачете, лежащих перед ним на
земле.
— Твои друзья оставили это в миссии, прежде чем от правиться в город,
— сказал он. — Они для тебя. Раздай их.
Я беспомощно посмотрела на него.
— Почему так мало? — Потому что я не мог больше нести, — весело
проговорил Милагрос. — Не давай мачете женщинам.
— Я отдам их вождю, — сказала я, посмотрев на лица, в ожидании
обращенные ко мне.
Улыбаясь, я протянула мачете Арасуве.
— Мои друзья прислали это для тебя.
— Как ты умна. Белая Девушка, — сказал он, проверяя, остры ли мачете.
— Это я оставлю себе. Одно будет моему брату Ирамамове, который защитил
тебя от Мокототери.
Одно для сына Хайямы, который кормит тебя.
Арасуве посмотрел на Этеву: — Одно должно быть для тебя, в один из
праздников я дам мачете твоим женам, Ритими и Тутеми. Они ухаживают за Белой
Девушкой как за родной сестрой.
На мгновение наступила полная тишина. Потом один из мужчин встал и
обратился к Ритими: — Отдай мне твое мачете, я смогу рубить деревья. Ты
ведь не делаешь мужскую роботу.
— Не давай ему, — запротестовала Тутеми. — В садах удобнее работать
с мачете, чем с палкой-копалкой.
Ритими посмотрела на мачете, подняла его, а потом протянула мужчине.
— Я отдам его тебе. Наихудший грех — не отдать того, что просят
другие. Я не хочу закончить в шопаривабе.
— Где это? — прошептала я Милагросу.
— Шопаривабе — это как ад у миссионеров.
Я открыла одну банку сардин. Сунув одну из серебристых жирных рыбешек в
рот, я предложила банку Ритими: — Попробуй одну.
Она неуверенно посмотрела на меня. Большим и указательным пальцами она
подняла кусок сардины и положила в рот.
— Ух, как противно! — закричала она, выплевывая сардину на землю.
Милагрос взял банку из моей руки.
— Сохрани их. Это пригодится на обратном пути в миссию.
— Но я еще не собираюсь возвращаться, — возразила я. — Они
испортятся, если я долго буду их хранить.
— Тебе хорошо было бы возвратиться до начала дождей, — в
замешательстве проговорил Милагрос. — Потом невозможно будет идти по лесу и
переправляться через реки.
Я самодовольно улыбнулась: — Мне нужно остаться хотя бы до того
момента, когда родится ребенок Тутеми, — я была уверена, что ребенок
появится во время дождей.
— Что же я скажу отцу Кориолано? — То же, что и раньше, — насмешливо
проговорила я. — Я занимаюсь выдающейся работой.
— Но он ожидает, что ты вернешься до начала дождей, — сказал
Милагрос. — Дожди будут продолжаться не один месяц.
Улыбаясь, я взяла коробки с крекерами: — Лучше мы съедим их. Они могут
испортиться от сырости.
— Не открывай остальные банки с сардинами, — сказал Милагрос
по-испански. — Они не нравятся Итикотери.
Лучше я сам съем их.
— А ты не боишься попасть в шопаривабе? Не ответив, Милагрос пустил
открытую банку по кругу. Большинство мужчин только понюхали содержимое и
сразу же протягивали банку дальше. Те же, кто отважился попробовать рыбу,
сразу же выплевывали. Женщины отказались даже понюхать. Милагрос улыбнулся
мне, когда банка возвратилась к нему.
— Им не нравятся сардины. А я не отправлюсь в ад, если съем все сам.
Крекеры также не имели успеха ни у кого, кроме нескольких детей,
которые любили соль. Но сладкие бисквиты, даже несмотря на то что они слегка
прогоркли, были съедены с довольным чавканьем.
Ритими присвоила себе все блокноты и карандаши. Она настояла, чтобы я
научила ее рисовать узоры, которыми я украшала свой сгоревший блокнот. Она
упорно практиковалась в написании испанских и английских слов. Она не
понимала, что значит 'писать', хотя выучилась рисовать все буквы алфавита,
включая несколько китайских иероглифов, которым я узнала на уроках
каллиграфии. Ритими они напоминали узоры, которыми она иногда украшала свое
тело, предпочитая буквы S и W.
В шабоно Милагрос провел несколько недель. Он ходил на охоту с
мужчинами и помогал в садах. Однако большую часть времени он проводил лежа в
гамаке и бездельничая или играя с детьми. По шабоно постоянно разносился их
радостный визг, когда Милагрос высоко подбрасывал младших на руках. По
вечерам он развлекал нас рассказами о напе — белых людях, которых он
встречал