— Мы пришли не сражаться, — ответил мужчина, воз вращая лук со
стрелой в исходное положение. — Мы давно могли бы устроить на вас засаду.
Мы хотим только напугать Белую Девушку, чтобы она пошла с нами.
— Она не может остаться у вас, — сказал Ирамамове. — Милагрос привел
ее в наше шабоно. Если бы он хотел, чтобы она оставалась у вас, он и привел
бы ее к вам в деревню.
— Мы хотим, чтобы она пошла с нами, — настаивал мужчина. — Мы
приведем ее обратно еще до начала дождей.
— Если ты меня разозлишь, я убью тебя на месте. — Ирамамове ударил
себя в грудь. — Запомни, трусливый Мокототери, что я свирепый воин. Хекуры
у меня в груди подчиняются любому моему приказу даже без эпены. Ирамамове
подошел к троице поближе. — Вы разве не знаете, что Белая Девушка
принадлежит Итикотери? — Почему ты ее сам не спросишь, где она хочет жить?
— сказал мужчина. — Ей понравился наш народ. Может, она хочет жить с нами.
Ирамамове разразился раскатистым смехом, по которому нельзя было
судить, веселится он или разъярен. Внезапно он оборвал смех. — Белой
Девушке не нравится внешность Мокототери. Она сказала, что все вы похожи на
обезьян. — Ирамамове обернулся ко мне. В глазах его было такое просящее
выражение, что я чуть не захихикала.
При виде недоуменных лиц троих Мокототери, мне стало немного совестно.
На минуту у меня появилось искушение опровергнуть слова Ирамамове. Но я не
могла не считаться с его гневом и не забывала встревоженности Арасуве по
поводу моего похода на праздник. Скрестив руки на груди, я вздернула
подбородок и, ни на кого не глядя, заявила: — Я. не хочу идти к вам в
деревню. Я не хочу есть и спать с обезьянами.
Итикотери разразились громким насмешливым хохотом. Трое мужчин резко
развернулись и скрылись на тропе, уводящей в заросли.
Мы сделали привал на расчищенном участке леса в небольшом отдалении от
реки, где еще сохранились остатки временных жилищ. Накрывать их новыми
листьями не стали, поскольку старый Камосиве заверил нас, что ночью дождя не
будет.
Ирамамове ничего не ел и сидел у огня в мрачной задумчивости. Весь он
был напряжен, словно каждую минуту ожидал появления той же троицы.
— Есть опасность, что Мокототери могут вернуться? — спросила я.
Прежде чем ответить, Ирамамове довольно долго молчал. — Они трусливы.
Они знают, что мои стрелы пригвоздят их на месте. — Плотно сжав губы, он
упорно смотрел в землю. — Я думаю, как нам лучше возвращаться в наше
шабоно.
— Нам надо разделиться, — предложил старый Камосиве, не сводя с меня
единственного глаза. — Этой ночью луны не будет; Мокототери не вернутся. А
завтра они, может быть, снова потребуют Белую Девушку. Тогда мы им сможем
сказать, что они ее так напугали, что она попросила отвести ее обратно в
миссию.
— Ты отсылаешь ее обратно? — полный тревоги голос Ритими повис в
темноте.
— Нет, — живо ответил старик. Седая щетина на подбородке,
единственный, не упускавший ни малейшей мелочи глаз и тщедушное сморщенное
тело придавали ему сходство с плутоватым эльфом. — Этева должен будет
вернуться в шабоно вместе с Ритими и Белой Девушкой через горы. Путь
неблизкий, зато за ними не будут тащиться дети и старики. До деревни они
дойдут всего на день-два позже нас. Это хороший путь, по нему редко ходят.
— Старый Камосиве поднялся и втянул в себя воздух. — Завтра будет дождь.
Сделаешь на ночь укрытие, — сказал он Этеве, потом сел на корточки,
улыбаясь и не сводя с меня своего запавшего глаза. — Ты не боишься
возвращаться в шабоно через горы? Усмехнувшись, я покачала головой. Я как-то
не могла представить, что мне может грозить опасность.
— Тебе не было страшно, когда Мокототери нацелил на тебя стрелу? —
спросил Камосиве.
— Нет. Я знала, что Итикотери меня защитят. — Я заставила себя
умолчать о том, что весь этот инцидент показался мне скорее забавным, чем
опасным. В тот момент я не вполне осознавала, что несмотря на явную попытку
запугать нас, типичную для всякой критической ситуации, Мокототери и
Итикотери были совершенно серьезны в своих требованиях и угрозах.
Старого Камосиве порадовал мой ответ. Мне показалось, что доволен он
был не столько тем, что я не испугалась, сколько тем, как я доверяю его
народу. До глубокой ночи он проговорил с Этевой.