еще раз. Я не видел.
— Подстрелила, подстрелила, — заверила его жена Арасуве, показывая
добычу.
— Ахахахаха, — воскликнул мужчина.
— Где ты научилась стрелять из лука? — спросил Арасуве.
Я, как могла, постаралась объяснить, что такое школа.
Видя недоумевающие глаза Арасуве, я пожалела, что не сказала, что этому
меня научил отец. Попытка что-либо объяснить более чем в нескольких фразах,
бывало, оказывалась безрезультатной не только для меня, но и для моих
слушателей. И далеко не всегда причина крылась в незнании нужных слов.
Трудность была скорее в том, что некоторых слов в их языке просто не
существовало. Чем больше я говорила, тем растеряннее становилось лицо
Арасуве.
Хмурясь в недоумении, он потребовал, чтобы я еще раз объяснила, откуда
знаю, как управляться с луком и стрелами. Я пожалела, что Милагрос ушел в
гости в другую деревню.
— Я знаю, что среди белых есть меткие стрелки из ружья, — сказал
Арасуве. — Но я никогда не видел, чтобы белый хорошо стрелял из лука.
Я сочла за благо принизить значение моего меткого выстрела,
предположив, что это была чистая случайность, тем более, что так оно и было.
Арасуве, однако, упорно настаивал, что я умею пользоваться индейским
оружием. Даже Камосиве заметил, как я держу лук, громко заявил он.
Думаю, мне все же как-то удалось растолковать им, что такое школа,
потому что они стали расспрашивать, чему еще меня там учили. Мои слова о
том, что выводить узоры, которыми я разукрашиваю свой блокнот, меня тоже
научили в школе, мужчины встретили оглушительным хохотом. — Плохо тебя
учили, — убежденно сказал Арасуве. — Твои узоры никуда не годятся.
— А ты знаешь, как делать мачете? — спросил какойто мужчина.
— Для этого нужны сотни людей, — ответила я. — Мачете делают на
заводе. — Чем усерднее я старалась им объяснить, тем более косноязычной
становилась. — Мачете делают только мужчины, — наконец заявила я,
довольная тем, что нашла понятное им объяснение.
— А чему ты еще научилась? — спросил Арасуве.
Я пожалела, что у меня с собой нет какого-нибудь прибора, скажем,
магнитофона или карманного фонаря, или чего-то в этом роде, чтобы произвести
на них впечатление. И тут я вспомнила о том, что несколько лет занималась
гимнастикой. — Я умею высоко прыгать, — выпалила я. Расчистив на песчаном
берегу квадратную площадку, я расставила по ее углам корзины с рыбой. —
Пусть сюда никто не заходит. — Встав в центре моей арены, я обвела глазами
окружавшие меня любопытные лица. После нескольких упражнений на гибкость они
взорвались одобрительными криками. Хотя песок не пружинил так, как ковер для
вольных упражнений, я утешила себя тем, что хотя бы не покалечусь, если
ошибусь при приземлении.
Я сделала пару стоек на руках, перевороты боком вперед и назад и
наконец сальто вперед и назад. Моему приземлению было далеко до изящества
опытного гимнаста, но меня вознаградили восторженные лица зрителей.
— Каким странным тебя учили вещам, — сказал Арасуве.
— Сделай-ка еще раз.
— Такое можно делать только один раз. — Я села на песок перевести
дух. Такого представления я не смогла бы повторить, даже если бы очень
захотела.
Мужчины и женщины подошли поближе, не сводя с меня внимательных глаз.
— А что ты еще умеешь? — спросил кто-то.
Я на секунду растерялась; я-то думала, что сделала вполне достаточно.
Чуть поразмыслив, я заявила: — Я умею сидеть на голове.
Их тела затряслись от смеха, пока по щекам не покатились слезы. —
Сидеть на голове, — все твердили они между новыми приступами хохота.
Поставив предплечья на землю, я уперлась лбом в сплетенные пальцами
ладони и медленно подняла тело вверх.
Убедившись, что держу равновесие, я скрестила поднятые ноги. Смех
умолк. Арасуве лег ничком на землю, приблизив ко мне лицо. Улыбка собрала
морщинки вокруг его глаз. — Белая Девушка, я не знаю, что о тебе думать,
зато я знаю, что если пойду с тобой по лесу, обезьяны замрут на месте, чтобы
посмотреть на тебя. И пока они будут так сидеть, я настреляю их целую кучу.
— Он тронул мое лицо большой мозолистой ладонью. — А теперь садись-ка
обратно на задок. Лицо у тебя красное, словно разрисованное пастой оното.
Как бы у тебя глаза не вылезли на лоб.
Когда мы вернулись в