— Хайяма
склонила ко мне серьезное лицо и продолжала шепотом: —
Должно быть, какой-нибудь шапори похитил ее, полагая,
что белая женщина — это прекрасный дух. Но она оказа-
лась могущественнее самого шапори. Она похитила его хекуры
и сама стала колдуньей. — И Хайяма посмотрела на
меня с вызовом, словно ожидая возражений.
Рассуждения старухи меня не удивили. Для Итикотери
было обычным делом подстраивать свою мифологию к сов-
ременности либо вводить в нее факты реальной жизни. —
А индейские женщины становятся когда-нибудь шапори? —
спросила я.
— Да, — не задумываясь ответила Хайяма. — Стран-
ные существа эти женщины-шапори. Подобно мужчинам,
они охотятся с луком и стрелами. Свои тела они украшают
точками и пятнами, как у ягуара. Они вдыхают эпену и
песнями заманивают хекур к себе в грудь. Женщины-ша-
пори имеют мужей, которые им служат. Но стоит им родить
ребенка, как они снова становятся обыкновенными
женщинами.
— Анхелика была такой шапори, правда? — Я не сразу
поняла, что произнесла эту мысль вслух. Она просто
явилась мне с очевидностью откровения. Я припомнила,
как Анхелика вызволила меня из кошмарного сна в
миссии, как меня успокоила ее невразумительная песня.
Она походила не на мелодичные песни женщин Итикотери,
а на монотонные заклинания шаманов. Как и они,
Анхелика, казалось, имела два голоса: один — исходящий
откуда-то из самых глубин ее существа, и другой — из гор-
тани. Я вспомнила и те дни, когда шла через лес вместе с
Милагросом и Анхеликой, и то, как очаровали меня слова
Анхелики о таящихся в сумраке лесных духах, и о том, что
с ними всегда надо лишь плясать, не позволяя им пасть на
себя тяжким бременем. Передо мной встал живой образ
Анхелики, как она плясала в то утро, — с поднятыми над
головой руками, семеня мелкими подпрыгивающими шаж-
ками, как пляшут мужчины Итикотери, одурманенные
эпеной. До сих пор мне не казалось странным, что
Анхелика, в отличие от прочих индейских женщин в
миссии, сочла для меня вполне естественным делом
приехать в джунгли на охоту.
Из раздумий меня вывели слова Хайямы: — Моя сест-
ра говорила тебе, что она шапори? — Глаза Хайямы на-
полнились глубокой печалью, в уголках блеснули слезы, но
они так и не покатились по щекам, а затерялись в сеточке
мелких морщин.
— Никогда не говорила, — пробормотала я и улеглась
в гамак. Свесив ногу, я тоже стала раскачиваться вперед и
назад, приноравливая свой ритм к ритму Хайямы, чтобы
узлы гамаков поскрипывали в унисон.
— Моя сестра была шапори, — сказала Хайяма после
долгого молчания. — Я не знаю, что с ней было после ухода
из шабоно. Пока она была с нами, она была почитаемым
всеми шапори, но родив Милагроса, она утратила всякую
силу. — Хайяма резко села. — Его отец был белый.
Я прикрыла глаза, боясь, что они выдадут мое любо-
пытство, и затаила дыхание, чтобы ни малейший звук не
прервал воспоминаний старухи. Нечего было и думать о
том, чтобы узнать, из каких краев был отец Милагроса.
Независимо от национальности, любой не-индеец имено-
вался нам.
— Отец Милагроса был белый, — повторила Хайяма. —
Давным-давно, когда мы жили ближе к большой реке, в
нашей деревне поселился один напе. Анхелика надеялась,
что сможет заполучить его силу. А вместо этого забеременела.
— Почему же она не избавилась от ребенка?
Морщинистое лицо Хайямы расплылось в широкой
улыбке. — возможно, Анхелика была слишком уверена в
себе, — пробормотала старуха. — А может, надеялась, что,
родив ребенка от белого, она все равно останется шапори.
Рот Хайямы широко раскрылся в хохоте, обнажив желто-
ватые зубы. — В Милагросе нет ничего от белого, — лукаво
заметила она. — Несмотря даже на то, что Анхелика забра-
ла его с собой. Несмотря на все то, чему он научился у бе-
лых, Милагрос навсегда останется Итикотери. — Глаза
Хайямы светились твердо и непреклонно, а лицо выдавало
смутное затаенное торжество.
Мысль о том, что скоро придется возвращаться в
миссию, наполнила меня тревогой. Несколько раз со вре-
мени моей болезни я пыталась представить себе возвра-
щение в Каракас и Лос-Анжелес. Каково мне будет
встретиться с родней и друзьями? В такие моменты я точно
знала, что никогда не уйду отсюда по собственной воле.
— Когда Милагрос отведет меня в миссию? —
спросила я.
— Не думаю, чтобы Арасуве стал дожидаться Милаг-
роса. Вождь не может больше откладывать свой уход, —
сказала Хайяма. — Тебя отведет Ирамамове.
— Ирамамове! — воскликнула я, не веря своим ушам. —
А почему не Этева?
Хайяма принялась терпеливо объяснять мне,