остальные банки с сардинами, — ска-
зал Милагрос по-испански. — Они не нравятся Итикотери.
Лучше я сам съем их.
— А ты не боишься попасть в шопаривабе?
Не ответив, Милагрос пустил открытую банку по кру-
гу. Большинство мужчин только понюхали содержимое и
сразу же протягивали банку дальше. Те же, кто отважился
попробовать рыбу, сразу же выплевывали. Женщины отка-
зались даже понюхать. Милагрос улыбнулся мне, когда
банка возвратилась к нему.
— Им не нравятся сардины. А я не отправлюсь в ад,
если съем все сам.
Крекеры также не имели успеха ни у кого, кроме не-
скольких детей, которые любили соль. Но сладкие
бисквиты, даже несмотря на то что они слегка прогоркли,
были съедены с довольным чавканьем.
Ритими присвоила себе все блокноты и карандаши. Она
настояла, чтобы я научила ее рисовать узоры, которыми я
украшала свой сгоревший блокнот. Она упорно практико-
валась в написании испанских и английских слов. Она не
понимала, что значит писать, хотя выучилась рисовать
все буквы алфавита, включая несколько китайских иеро-
глифов, которым я узнала на уроках каллиграфии. Ритими
они напоминали узоры, которыми она иногда украшала
свое тело, предпочитая буквы S и W.
В шабоно Милагрос провел несколько недель. Он ходил
на охоту с мужчинами и помогал в садах. Однако большую
часть времени он проводил лежа в гамаке и бездельничая
или играя с детьми. По шабоно постоянно разносился их
радостный визг, когда Милагрос высоко подбрасывал
младших на руках. По вечерам он развлекал нас расска-
зами о напе — белых людях, которых он встречал в разных
местах и в разное время, о их странных традициях.
Термин напе относился ко всем иностранцам, — то есть
ко всем, кто не был Яномама. Для Итикотери не существо-
вало различий между национальностями. Для них венесу-
эльцы, бразильцы, шведы, немцы и американцы, не-
зависимо от цвета кожи, были напе.
Увиденные глазами Милагроса, эти люди даже мне ка-
зались странными. С необыкновенным чувством юмора и с
незаурядным даром рассказчика он умел ничего не знача-
щее событие превратить в чудесную сказку. Если кто-
нибудь из слушателей сомневался в правдивости того, о чем
он рассказывал, Милагрос обращался ко мне:
— Белая Девушка, ведь я не лгу?
Я всегда кивала головой и не возражала, как бы сильно
он ни преувеличивал.
Глава 17
Во время работы в саду к нам с Ритими подошла Тутеми.
— Я думаю, мое время пришло, — сказала она, опу-
ская свою наполненную дровами корзину на землю. — В
моих руках нет силы. Я не могу глубоко дышать. И не могу
больше легко согнуться.
— Тебе больно? — спросила я, видя появившуюся на
лице Тутеми гримасу.
Она кивнула.
— Я боюсь.
Ритими нежно дотронулась до живота Тутеми, сначала
по бокам, потом в центре.
— Ребенок очень сильно бьется. Ему пришло время
появиться на свет. — Ритими повернулась ко мне. — Сходи
за старой Хайямой. Скажи ей, что Тутеми больно. Она зна-
ет, что делать.
— Где я вас найду?
Ритими указала прямо перед собой. Я побежала через
лес, перепрыгивая упавшие стволы, натыкаясь на ко-
лючки, корни и камни.
— Пойдем скорее! — хватая воздух, закричала я перед
хижиной Хайямы. — Тутеми рожает, и ей больно.
Захватив бамбуковый нож, бабушка Ритими сперва на-
правилась к старику, живущему в хижине напротив.
— Ты ведь слышал, что сказала Белая Девушка,
спросила Хайяма и, увидев что он кивнул, добавила:
— Если ты понадобишься, я пошлю ее за тобой.
Я шла впереди Хайямы, нетерпеливо ожидая каждые
пятьдесят шагов, когда она подойдет. Тяжело опираясь на
кусок сломанного лука, она, казалось, двигалась даже мед-
леннее чем обычно.
— А этот старик тоже шапори? — спросила я.
— Он знает все, что нужно, о детях, которые не хотят
рождаться.
— Но Тутеми просто больно.
— Если есть боль, — уверенно проговорила Хайяма, —
это значит, что ребенок не хочет видеть Солнца.
— Я так не думаю. — Мне не удалось скрыть поучи-
тельный тон. — Это нормально для первых родов, — утвер-
ждала я, как будто действительно знала. — Белые жен-
щины чувствуют боль, сколько бы детей они ни рождали.
— Так не должно быть, — заявила Хайяма. — Может
быть, белые дети не хотят видеть мир.
Приглушенные стоны Тутеми прервали наш спор. Она
лежала на подстилке из листьев, разостланной прямо на
земле. Вокруг лихорадочно блестящих глаз появились тем-
ные тени. На лбу и над верхней губой выступила испарина.
— Вода уже прорвалась, — спокойно сказала Ритими. —
Но ребенок не хочет выходить.
— Давайте уйдем дальше в лес, — умоляла Тутеми. —
Я не хочу, чтобы кто-нибудь