имейте в виду, что, в зависимости от степени совершенствования,
некоторые из
них будут более восприимчивыми собеседниками, чем другие. Я понимающе
кивнул.
Он улыбнулся и, пройдя к церкви, сел в старый грузовичок, которого я
раньше не видел. После нескольких попыток грузовичок завелся, и Санчес,
проехав за церковью, показался на дороге, которая поднималась в гору.
Несколько часов я просидел там же, стараясь собраться с мыслями и думая
о том, все ли в порядке с Марджори и удалось ли уйти от преследователей
Уилу. Несколько раз перед глазами вставала картина убийства человека
Дженсена, но я отгонял это воспоминание и старался сохранять
спокойствие.
Около полудня я заметил, что несколько пастырей накрывают посреди двора
длинный стол и расставляют еду. Когда стол был накрыт, к ним
присоединились
еше человек десять священнослужителей, которые расселись на скамьях,
наполнили свои тарелки и принялись за еду, не обращая ни на кого
внимания.
Многие приветливо улыбались друг другу, но разговоров не вели. Один из
них
посмотрел в мою сторону и указал на пищу.
Я кивнул, пересек двор и положил себе кукурузы и бобов. Казалось,
каждый из сидевших за столом остро ощущает мое присутствие, но никто со
мной
не заговаривал. Я сделал несколько замечаний по поводу еды, но мои
слова
были встречены лишь улыбками и вежливыми жестами. Когда я пытался
смотреть
кому-нибудь прямо в глаза, они опускали взгляд.
Расположившись в одиночестве на скамье, я продолжал свою трапезу. Овощи
и бобы были несоленые, но с приправой из зелени. Когда обед подходил к
концу
и все стали собирать посуду, из церкви вышел еше один священник и
принялся
торопливо наполнять свою тарелку. Он огляделся, иша, где сесть, и наши
взгляды встретились. Он улыбнулся, и я узнал в нем молодого священника,
которого совсем недавно видел за созерцанием. Я улыбнулся в ответ, и
тогда
он подошел ко мне и заговорил на ломаном английском:
— Разрешите сесть на вашу скамейку?
— Да, пожалуйста, — ответил я.
Священник расположился рядом со мною и принялся неторопливо есть,
тщательно пережевывая пищу и время от времени с улыбкой поглядывая на
меня.
Он был небольшого роста, жилистый и подтянутый, с черными как смоль
волосами. Глаза у него были светло-карие.
— Вам понравилась еда? — поинтересовался он. Я держал тарелку на
коленях. В ней еше оставалось немного кукурузы.
— О, да, — ответил я и отправил ложку в рот. Я снова отметил про
себя, как неторопливо и тщательно юный священник пережевывает пишу, и
начал
так же вдумчиво доедать свою кукурузу, вспомнив, что таким образом за
столом
ели все.
— Вы выращиваете овощи здесь, в миссии? — спросил я. Он ответил не
сразу, неспешно проглотив то, что было во рту.
— Да, еда — это очень важно.
— Вы созерцаете растения? — продолжал расспрашивать я.
Он посмотрел на меня с нескрываемым изумлением:
— Вы знакомы с Манускриптом?
— Да, с первыми четырьмя откровениями.
— И вы выращивали продукты?
— О, нет. Я лишь набираюсь знаний обо всем этом.
— Вы видите энергетические поля?
— Да, иногда.
Какое-то время мы молчали, пока молодой священник, отправив в рот
несколько ложек, старательно пережевывал еду.
— В пище мы в первую очередь и обретаем энергию, — проговорил он. Я
согласно кивнул.
— Но для того, чтобы в полной мере принять ее в себя из пиши,
необходимо оценить по достоинству… э-э… — Мой собеседник, видимо,
подыскивал нужное слово по-английски. — Смаковать, — проговорил он
наконец. —
Вкус — вот что главное. Нужно отдать должное вкусу. Вот в чем смысл
молитвы перед едой. Это не просто вознесение благодарности: молитва
предназначена для того, чтобы еда стала священнодействием, а энергия из
пиши
могла перейти в ваше тело.
Юноша пристально посмотрел на меня, словно пытаясь понять, дошло ли до
меня то, что он сказал.
Ни слова ни говоря, я лишь кивнул. Он задумался.
'Священник говорит о том, — рассуждал я про себя, — что подобным
неспешным смакованием пиши в действительности и обусловлен общепринятый
религиозный обычай вознесения благодарности, в результате чего из пищи
поглощается