Он пролетал над паркетными полами, на которых механически танцевали часовые фигуры, над фабриками, из труб которых шел душный дым, над гигантским морем в котором плавали прозрачные ледяные рыбы. Он летел над желтыми кронами деревьев и внутри него царила светлая радость осознания своей полноценности. Темные провода высоковольтных линий будили в его душе страх и неизбежно, темная, мрачная сила влекла его к ним, к тонким паучьим нитям протянутого в пространстве, концентрированного страха. Тогда он начинал падать и что бы не упасть совсем на расстилающиеся внизу груды битого кирпича, принимался усиленно махать руками, как птица машет крыльями, борясь с ветром.
Данилов опустился внутрь квадратного помещения, состоящего из стен с окнами, закрытыми ржавой металлической сеткой, без крыши, с деревянными стеллажами вдоль стен, на которых лежали свернутые и перевязанные лохматыми веревками армейские матрасы. На нижнем из стеллажей сидела женщина в синем рабочем халате, надетом на голое тело. Это была одновременно и мать Данилова, и его первая жена. Он остановился в недоумении глядя на загорелую кожу в проеме халата.
– Ты зачем взял ложку из соусницы? – строго спросила Мать-Жена.
Он хотел, что – то ответить, как – то оправдаться, но жена – мать притянула его к себе и принялась взасос целовать его в губы совершая ненужные движения своим огромным телом. Данилов вырвался и бросился бежать наперекор воющему в ушах ветру.
Он бежал по городу, по набережным и его торопливые шаги с грохотом отражались от стен. Он чувствовал ужас внутри себя. Он боялся черных окон, черного отверстия канализационного стока, громадных голубей, сидящих на подоконниках.
Красно-коричневое небо, прочеркнутое линиями электропередачи было чужим, а темно – коричневые облака имели зловещие очертания.
В подворотне одного из домов стоял старый кривобокий шкаф, в открытой дверце которого зияло треснувшее зеркало. Данилов почувствовал, как какая-то неумолимая сила затягивает его внутрь этого зеркала.
Там, внутри, играл орган и горели свечи.