На короткий миг, вывернувшись изнаночной стороной, память разом обрушила призрачные, хрупкие построения здравого смысла. Но вот, почувствовав чьё-то присутствие, человек стал нехотя, словно в замедленном повторе, поворачивать голову. Упругая волна липкого, животного ужаса мгновенно свернула кольцом тело мальчика и ударом освобождённой пружины инстинкта самосохранения швырнула его вниз по склону.
Серебристой молнией летел он прочь от этого страшного места. Бригадный генерал Джереми Мун, тридцати шести лет отроду, пожалуй, впервые в своей жизни был по-настоящему счастлив. Наконец он здесь, на той самой вершине холма, где когда-то им, совсем ещё мальчонкой, была обронена частичка чистой детской души, которая все последующие годы, мерцающим светом далёкого созвездия, нестерпимо влекла к себе.
Нахлынувшие воспоминания детства, тоской по утраченной свободе, сладко щемили огрубевшее сердце. Как вдруг, вкрадчивое шуршание травы за спиной прошлось холодком вдоль позвоночника. Резким поворотом головы он успел застать лишь чешуйчатый блик, да уходящий шелест травы.
«Змея» – брезгливо вздрогнул генерал. Он не любил змей, потому что боялся их.
«А ведь раньше этих тварей здесь не было» – с досадой подумал он, быстро шагая прочь от этого, ставшего чужим места.
Вечерним транзитным поездом оканчивался его генеральский отпуск.
4. Ночь была душная
Где – то в темноте невидимая глазу лаяла собака и ее вой протяжный и тонкий уносился ввысь к известному лишь им, собакам, их собачьему божеству.
Данилову не спалось. То подушка казалась ему длинной как простыня, то свет льющийся от причудливо – оранжевого фонаря заводил в нем тоску, то думы, внезапно нахлынувшие в его ночное сознание, становились навязчивыми, как пьяница на остановке. А теперь ко всему этому добавился заунывный собачий вой, перемежаемый неуверенным потявкиванием.