– Ты постился как положено или ел что-нибудь? – строго-престрого спрашивает батюшка.
– Правда твоя, отец мой. Прозорлив ты, – отвечаю. – Кушал немножко. Одну корочку и одну крошечку…
– То-то и оно!
– То-то и оно, да только скоро будут приобщаться с полным пузом.
– Да, да, – соглашается священник, – правду говорят, что для праведного закон не писан… И все-таки, милый, гораздо лучше приобщаться как положено! Иди, Господь с тобой!
Стал ночевать в сарайке у добрых людей. В другой день снова подхожу причаститься, батюшка снова спрашивает о том же.
– Не пимши, не емши я, милый батюшка, – говорю.
– Ну тогда исповедуйся мне как положено, раб Божий, – строго говорит он.
После исповеди мы еще долгое время говорим про многие вещи, а затем батюшка говорит мне, уже совсем не строго, что я хороший и что вообще он никогда не встречал таких праведных.
– Авось, ты уж сподобился спастися, Максим Петрович. Хоть когда можешь войти в Царствие Небесное и стоять подле самого Христа.
– Да разве? – изумляюсь я, глядя на иконы. – Только Богородица может знать такое… – Но слезы уж текут у меня по щекам. А потом и у него самого.
Что ж, может, ему как-нибудь и правда, виднее. Что ж, нету у меня грехов. Буду надеяться.
На задних дворах есть одна уютненькая брошенная избушка, бывшая банька, в ней и поселяюсь, и радуюсь этому необычайно: теперь у меня царская жизнь! Однако не всегда. Частенько добрые люди просят меня пожить у них в домах и сарайках, и постель мне готовят в лучшем месте, заправят всё чистое, и накормят тоже. И всё дивятся тому, что с меня ни одна вошка не прыгнет на их чистое белье или на кого из них, хозяев. Глупенькие какие, никак не взять им в толк, что это и не воши вовсе, а разные их собственные лукавые помышления, в виде вошей представляющиеся, которые и норовят покусать меня, горемыку. Потому и узреть их можно только вблизи меня.